Ветер унялся как по волшебству. Нина робкоприоткрыла глаза и увидела впереди домики деревни, залитые лунным светом. Небоочистилось. Луна светила так ярко, что Нина видела брошенный ею нож, лежащийпод кустом. Лезвие было в тени.

Нина со всех ног побежала по дороге,отвернувшись от ножа. Никакая сила не заставила бы ее подойти и взглянуть нанего. Да и зачем? Она и так не сомневалась, что лезвие окровавлено.

Первая электричка была в пять пятнадцать.Ужасно зевая, Нина моталась по студеному заволжскому перрону (вокзал почему-тобыл закрыт) и уснула, едва усевшись в уголке пустого вагона. Но поспать неудалось: на каждой станции поезд забивался все плотнее, потом пошли контролеры,не особенно, правда, зверствуя с проверкой. Нина, практически не открывая глаз,сунула им десятку и снова привалилась виском к холодному стеклу, пытаясь погрузитьсяв блаженное забытье дремоты. Но город уже был близко. Нина совершенно отчетливопонимала, что толку от нее – такой вот, невыспавшейся, измученной, – будетсегодня мало, тем более что совершенно непонятно, куда ей идти и что делать. Идокументов нет, в гостиницу не устроишься…

Когда приехали в Нижний, нашла в вокзалеукромный уголок, выгребла из карманов киселевское богатство, прилежнопересчитала и даже присвистнула: неплохое наследство. Эти пять тысяч были какбы возмещением морального ущерба. Вернее, некоторым авансом.

Нина купила расческу, зубную щетку и пасту вларьке, в другом отоварилась бутылкой шампуня, полотенцем и трикотажнымкомплектом белья, перекусила в буфете и свернула с вокзального крыльца направо,где красовалась вывеска «Комнаты отдыха».

– У нас только по билетам, – началабыло качать права дежурная, но Нина молча положила на стол двести рублей – и ейнемедленно отвели койку в комнате, где стояло еще шесть таких кроватей. Ксчастью, в эту пору все они были пусты. Нина уже начала раздеваться, свожделением глядя на белые простыни, однако, превозмогая усталость, снова вышлав коридор.

– Тут где-нибудь есть химчистка? –спросила без всякой надежды, однако дежурная ответила, что есть, как по заказу,в этом же помещении, и очень хорошая, итальянская! За час готова любая вещь.

Нина выложила еще три сотни, и дежурнаяпоклялась, что к тому времени, «как вы, дама, проснетесь», рядом с постельюбудут лежать вычищенная куртка и свитерок.

Конечно, это было дикое транжирство, однакоНина больше не могла выносить Киселев немытый дух! Еще пятьдесят отдала за душ,согрелась, а потом, чистая, в блаженно-чистом белье, рухнула в чистую постель,сунув под подушку мобильник, в чехольчик которого было запрятано все еедостояние.

Она была уверена, что проспит час, ну – два отсилы, и не поверила глазам, когда увидела: стрелки сошлись на двенадцати.Панический взгляд в окно несколько успокоил: это не полночь, а полдень, то естьНина проспала как убитая, даже не повернувшись ни разу, «всего» пять часов.

Куртка и свитер, как и было обещано, висели наспинке стула, благоухая нежно и приятно. Нина сама не ожидала, что этот пустякдо такой степени улучшит настроение. Правда, ненадолго. Снова во весь ростперед ней встало осознание очевидного факта: у нее нет не только пристанища, нои какого-то плана действий.

Куда податься? У кого просить помощи?

Был один человек, который эту помощьпредлагал, более того – он однажды уже помог ей. Но как его разыскать вогромном городе? Одно дело, если он на работе, а если нет? Дадут ли Нине егоадрес? Да и неудобно все-таки… Одно дело – галантное предложение помочь, исовсем другое – сама эта помощь, связанная с… возможно, связанная снеформальными, а то и откровенно противозаконными поступками. Нина, даже незная толком, что ей предстоит, почему-то заранее не сомневалась, что безпротивоправных действий никак не обойдется!

Она села в первый попавшийся автобус, идущий вцентр, или, как говорят в Нижнем, «на гору».

Наверное, самым разумным было бы дозвонитьсядо Инны и Антона, назначить встречу и потребовать прямого ответа на прямойвопрос: что все это значит? Да, наверное, оно было бы самое разумное. И еслиНина не пошла на это, то не потому, что боялась: в конце концов, их можно былобы вызвать в какое-то людное место, в центр универмага «Мещера», к примеру, илина тот же вокзал, где беспрестанно снуют милиционеры и где ей никто ничегоплохого не сможет сделать. А впрочем, она, конечно, боялась… боялась тойвласти, которой обладали над ней эти двое, боялась снова поверить им, как верилавсегда… хотя делать этого было нельзя, ни в коем случае!

Ну и что? Идти в милицию, к Мальцеву илиэтому, как его, Человекову? А не загремит ли она после этого визита, например,в психушку? И потому, что будет говорить вещи совершенно несообразные, и потому,что обязательно ударится в истерику – вон, ее и сейчас-то бьет-колотит, а чтобудет, когда придется предъявлять обвинения? Хотя Жеку с Киселем можно было бызаложить с чистой совестью и с полным на то основанием: все-таки те двадорожных инспектора, как их там, Кулиш и Вадька, своими глазами видели ее вбагажнике, связанную по рукам и ногам, с заклеенным пластырем ртом… Нет, нельзязакладывать Жеку и Киселя! Потому что в этом случае она вовек не узнает ответана мучительный вопрос: за что? Никакая милиция, никакое следствие не смогутдать ответа. Нина сама должна прийти и спросить… Но к этому она еще не готова,сил на это еще нет.

Замкнутый круг!

Она вышла на площади Минина и уныло побрелапод красной кремлевской стеной к набережной. На огромной площади возлепамятника Чкалову было практически пусто. Здесь дуло с Волги, как ночью в лесу– с Горьковского моря, и Нина почему-то с ненавистью подумала, что куртка вкачестве трофея ей досталась просто отличная, не пробиваемая ветром, даром чтовульгарная, как…

Она не успела придумать сравнение,заглядевшись на неожиданное явление. Пятерка ребятишек студенческого возрастапьяно маршировала вокруг памятника, размахивая привязанным на палку российскимтриколором. То есть это им хотелось думать, что они маршируют, – на самомже деле их ноги выписывали, если процитировать Грина, «вензеля, похожие назабор». Впрочем, не эти пьяные зигзаги привлекали к ним внимание. Лица у всехбыли до половины завязаны красными тряпками, и Нина, присмотревшись,обнаружила, что это пионерские галстуки.

Ее затрясло – но не от возмущения, хотя в своевремя и привелось немножко поносить на шее шелковый алый треугольничек.Затрясло от воспоминаний о Жеке с Киселем, которые, до половины завязав лица,когда-то пытались выбросить ее из окошка.

Нина отвернулась. Между прочим, если сейчаспойти вон туда, на улицу Минина, пройти два квартала и повернуть на БольшуюПечерскую, наткнешься на обшарпанный фасад старинного здания «Скорой помощи»…