На лице венна впервые за целую седмицу возникло нечто вродеулыбки.

– Не совсем так, государь, но может.

Краем глаза он видел, как переглядывались близнецы. Он могспорить на что угодно: обоих подмывало предложить кнесу испытать дочь самому. Атого лучше, порасспросить на сей счёт боярина Крута. Однако отрок зовётсяотроком потому, что помалкивает, покуда не спросят, и парни держали рот назамке.

– Я хотел тебя выгнать, – сказал кнес. – Номоя дочь утверждает, что сама заставила тебя учить её. Она выгораживает тебя,венн?

Волкодав ответил:

– Тому, чему я научил госпожу, меня самого научилаженщина.

Кнес забрал у слуги свиту, вернулся и проследил пальцем двесвежие отметины на теле Волкодава – на груди и на левом боку.

– Если бы не это, венн, ты бы здесь не остался.

Наказывайте меня за то, что я убил ночью, думал Волкодав,глядя в удаляющуюся спину вождя. А за что её?..

Слава всем Богам, теперь у него было ещё одно занятие, датакое, что хоть волосы распускай.

Он повадился ходить в садик, в котором кнесинка пестовалавсякие диковинные цветы. Там были красиво уложены крупные камни, притащенные сберега моря, а между ними устроена извилистая тропинка. Не хватало толькоручья, но его заменяла врытая в землю деревянная лохань, куда собираласьдождевая вода. А по сторонам тропинки каким-то неведомым образом уживались иладили между собой всевозможные растения, водившиеся, насколько Волкодаву былоизвестно, в весьма отдалённых краях. От косматого седого мха, что рос насегванских островах у самого края вековых ледников, до того мономатанскогокустика, гревшегося на скудном галирадском солнышке под запотелым стекляннымколпачком. Только вместо цветов кустик украшало теперь множество мелких ягод,пахнувших земляникой.

Волкодав приходил в садик, усаживался на камень и вытаскивалдорогой подарок, который преподнесла ему Ниилит.

Это была плоская, размером с его ладонь, коробочка,сработанная из вощёной кожи. Впервые увидев её, Волкодав был попросту потрясён,ибо сольвеннские буквы, красиво начертанные на крышке, сложились в егособственное имя. Он никогда ещё не видел его написанным. Медленно привыкая, онпрочёл его целых три раза и только потом бережно вытряхнул из коробкисодержимое.

В руках у него оказалась книжечка, сшитая из гладкихберестяных листов. На обложке красовалась вирунта, и при каждой букве для вящейясности была нарисована маленькая картинка. При «у» – ухват, при «л» – ложка итак далее. Около самой первой буквы, облокотившись на неё, стояли двачеловечка. Один опирался на костыль, у второго волосы были заплетены в двекосы. Другие, тоже очень похожие кое на кого человечки поясняли буквы «н», «т»,«э» и «з», а на букве «м» сидел, вылизывая крыло, крохотный Мыш. Дальшеначинались разные слова: сперва совсем короткие, потом длиннее…

Волкодав подхватил Ниилит, оторвав её от пола, и крепкорасцеловал в обе щёки. И вот теперь, когда выдавалось время, забирался в тихоеместо и водил пальцем по строчкам, шевеля губами и напряжённо морща лоб. Всередину книжки он пока намеренно не заглядывал. Он положил себе сперванаучиться бегло читать всё, что было написано на первой странице, не ошибаясь ине подглядывая в вирунту.

Там-то, в садике кнесинки, и накатил на него однажды приступстранной сонливости, природы которой он и сам поначалу не понял. Собственно, онпо-прежнему ясно воспринимал окружающее и, наверное, смог бы даже сражаться,если бы на него кто напал. Но какая-то часть его разума необъяснимо унесласьпрочь, и он с не меньшей ясностью увидел себя большой серой собакой, бегущей пососновому лесу. Волкодав долго размышлял, было ли на самом деле то, чтопроизошло потом. Или, может, примерещилось?.. Ответа не было, и он наказал себеспросить Оленюшку. Лет этак через пять, когда она уже по-настоящему войдёт ввозраст невесты и будет выбирать жениха.

Он вспомнил схожий сон, посетивший его летом. Тогда это былдействительно сон. А теперь всё совершалось вроде как наяву.

Самый первый мой предок был собакой, дошло до него наконец.Я – последний в роду. Даже если я женюсь, мои дети уже не будут Серыми Псами.Что, если Хозяйка Судеб начертала мне, последнему, снова сделаться зверем?..Что, если, убив Людоеда, я уже выполнил всё, что мне было на земле уготовано? Искоро стану всё чаще и чаще видеть себя собакой, а человеческая моя жизньначнёт подёргиваться дымкой, делаясь похожей на сновидение и постепеннозабываясь совсем?..

Волкодав даже посмотрел на свои руки – уж не начала липокрывать их густая гладкая шерсть. Нет, волос на руках было пока не большеобычного. Пока?..

Палец Волкодава добрался уже до предпоследней строки настранице, когда его слуха достиг шорох шагов. Венн поднял голову. На дорожкестоял светловолосый юноша, почти мальчик, – лет пятнадцати, небольше, – одетый так, как одевались старшие сыновья знатных морскихсегванов. Было видно, что он намеревался подойти к Волкодаву незаметно и оченьобиделся, когда из этого ничего не получилось.

Венн уже видел паренька раньше и знал, кто он такой. В томбою, когда пала мать нынешней кнесинки, её воины всё-таки одержали победу.Гибель вождя – весьма дурное знамение и чаще всего отнимает у воинов мужество;смерть кнесинки, однако, лишь всколыхнула в них безумную ярость и желаниеотомстить. И потом, у них ведь был ещё кнес. Вражеского вождя они едва ли неединственного взяли в плен и живым привезли в Галирад. Тогда-то ГлуздНесмеянович и показал, что Разумником его прозывали не зря. У безутешноговдовца хватило выдержки не бросить пленного кунса на погребальный костёрлюбимой жены. Больше того. Он договорился с храбрым врагом о мире на вечныевремена, велел присылать торговых гостей. И всего через год отпустил пленникавосвояси. А у себя по уговору оставил жить его маленького сынишку. С тех порпробежало больше десяти лет.

Волкодаву приходилось видеть таких вот заложников, волеюсудеб оторванных и от семьи, и от своего племени. Одни привыкали жить начужбине и, чем могли, старались служить народу, среди которого выпало коротатьвек. Завоевав его уважение, они тем прочнее примиряли его со своим. Другиеозлобленно замыкались в себе, предпочитая нянчиться с постигшим несчастьем,копить обиды и всюду усматривать подвох. Именно таков, к великому сожалению,удался юный сегван Атталик, медленно шедший к Волкодаву по садовой дорожке. И,что самое скверное, мальчишка был влюблён в кнесинку. Влюблён со всем отчаяннымпылом первой юношеской страсти. А кнесинка в его сторону лишний раз неоглядывалась. О чём Волкодав, стремившийся всё разузнать про каждого жителякрома, тоже был доподлинно осведомлён.

Мыш, гонявшийся над садиком за какими-то жуками, при видеАтталика на всякий случай вернулся и сел Волкодаву на плечо. На берестянуюстраницу упало крапчатое жёсткое крылышко, выплюнутое зверьком.

– Вот ведь мерзкая тварь, – остановившись в двухшагах, брезгливо сморщил нос юный сегван. – Ты сам провонял летучимимышами, венн! Может, ты тоже вниз головой свисаешь, когда спишь?