Через несколько дней по приезде кнес Глузд Несмеянович вприсутствии велиморцев и старшей дружины совершил над дочерью обряд покрываниялица.

Волкодаву не нравился этот обряд, как и вообще всесольвеннские обряды, имевшие отношение к свадьбе. У веннов парень-жених,становясь мужем, переходил в род жены, и это было правильно и разумно. Людиженятся, чтобы растить детей, а к какому ещё роду может принадлежать младенец,если не к материнскому?.. И потом, менять что-то в себе пристало мужчине, авовсе не женщине. И даже последний дурак способен это уразуметь, простопосмотрев сперва на Мать Землю, а потом на Отца Небо. В небе снуют быстрыеоблака и клокочут буйные ветры, в нём то гаснет заря, то разгорается утро. Дляперемен, которые с небом происходят за сутки, земле нужен год. Если же земнойлик начинает морщиниться, утрачивая или обретая новые реки и горы, – этозначит, что с Матерью Землёй и вовсе беда…

У сольвеннов, забывших установления предков, а с ними исовесть, женщину передавали из родительской семьи в род мужа. А чтобы невозмутились непотребством души почитаемых пращуров, пускались на хитрость:усердно оплакивали невесту, будто бы умиравшую для прежней родни, рядились вскорбные одежды и даже покрывали лицо девушки тяжёлой плотной фатой, которуюона не снимала до самой свадебной ночи. Ибо «умершая» не должна видеться сживыми, разговаривать с ними и тем более вкушать общую пищу…

Волкодаву такое обращение с женщиной было противно дотошноты, только вот его мнения здесь не больно-то спрашивали.

Обряд состоялся в хороший солнечный день во дворе крома. Ито добро, что хоть не забыли про справедливое Солнце, по приговору Боговсмотревшее за Правдой людской. Даже при том безобразии, в котором пребывалисольвенны, у них хватало ума не совершать покрывания лица под земляной крышейдома. Посреди двора расстелили большой мономатанский ковёр, и кнесинка Еленьступила на него вслед за отцом: мнимой умершей отныне будет запрещено не толькопоказывать себя дневному светилу, но и ступать на землю, по которой ходятживые. Кнесинка улыбалась, кивала головой собравшимся домочадцам. Что бы там ниделалось у неё на душе, истинных чувств дочери кнеса не должен видеть никто.Миг слабости, когда она в ужасе хваталась за руки Волкодава, случился иминовал.

Как происходила собственно церемония, телохранитель невидел. Он стоял вне ковра, возле одного из углов, устроившись так, чтобы солнцене слепило глаза. У двух других углов, как два одинаковых изваяния, замерлибратья Лихие. Волкодаву не надо было оглядываться, он и без того знал: близнецычто было сил перенимали и его осанку, и поворот головы, и взгляд, и каменноелицо. Мальчишки, думал Волкодав. Что с них возьмёшь. Гораздо удивительнее былодругое: возле четвёртого угла встал во всеоружии сам боярин Крут.

Венн слышал, как Глузд Несмеянович произносил торжественныеслова, которые сольвенны считали в таких случаях необходимыми. Потом с едваслышным шуршанием развернулся, потёк тяжёлый браный шёлк древнеготёмно-красного покрывала, передававшегося в семье кнеса уже второй век. Вотлюдское собрание отозвалось слитным вздохом, а боярские дочки на крыльце завелигорестную, хватающую за душу песню о расставании с родным домом. Эта песня тожепредназначена была умасливать покровителей-предков, сообщая им – не сама, мол,в другой род ухожу, силой ведут.

Кнес снова возвысил голос и, не касаясь кожи, взял дочь заруку через покрывало. Велиморский посол низко поклонился ему и почтительнопринял руку невесты.

Вот и отдали кнесинку.

Пока собирался поезд, дел у Волкодава было немного.Кнесинка, ясно, не только никуда не выезжала – даже не показывалась из хором.Волкодав тоже мог бы сидеть дома, пока не понадобится, то есть почти до самогоотъезда в Велимор. Однако очень скоро венн обнаружил, что всё время ловитьвзгляды домашних, знавших, ЗА КОГО выдавали кнесинку замуж, было сплошнымнаказанием. Когда они пытались вести себя так, словно ничего не произошло, былоещё хуже. Три дня Волкодав таскал воду из уличного колодца, ходил вместе сНиилит и Зуйко на торг за съестными припасами, месил тесто для хлеба,обустраивал погреб. На четвёртый – вновь отправился в крепость и пробыл там досамого вечера. И больше уже дома не оставался.

Путь до Северных Врат Велимора предстоял вовсе не близкий,тяготы и опасности могли встретиться какие угодно. И Волкодав от зари до зарилибо вынимал душу из отроков, либо сам, скрипя зубами, вертелся, прыгал и летелкувырком с тяжеленной толстой дубиной вместо меча.

Домашние дела всё-таки не требовали столь полного сосредоточения,не помогали разогнать ненужные мысли.

Это мне за то, что я убил Людоеда ночью. За то, что пришёл иубил его в ночной темноте. Я должен был напасть на него днём, когда смотрит ОкоБогов. Я должен был как-то подгадать, чтобы встретить его днём и убить. И,конечно, самому тут же погибнуть. Потому что без свиты Людоед не ходил, аиздали, стрелой из лука, – это не месть.

Да, но тогда я не сжёг бы его замок и уж точно не вытащил быни Тилорна, ни Ниилит…

Однажды на задний двор крепости пришёл сам кнес и долгонаблюдал, как отроки вдвоём силились ухватить Волкодава, но раз за разом самиоказывались в пыли. Было похоже, увиденное пришлось кнесу по нраву. Он сбросилна руки слуге стёганую тёмно-синюю свиту и, оставшись в одной рубахе, подошёл кВолкодаву. Близнецы благоразумно убрались в сторонку. Волкодав, голый по пояс иосновательно взмыленный, неподвижно стоял под оценивающим взглядом правителя.

– Моя дочь говорит, ты учил её драться, – сказалвдруг кнес. Его кулак метнулся безо всякого предупреждения, целя в грудьВолкодаву.

Глузду Несмеяновичу недавно стукнуло сорок. Люди считают,что с возрастом быстрота движений постепенно уходит, но если и так, то по кнесуэтого не было заметно. Волкодав чуть повернулся, ровно настолько, чтобы не датькоснуться себя. Он сказал:

– Верно, государь.

– А знал ты о том, что, пока я в своей дочери волен,воительницей ей не бывать?

С этими словами кнес попытался обойти его слева. Не быловидно, чтобы Волкодав шевелился, но обойти его Глузду не удавалось.

– Знал, государь.

Новый удар был направлен в живот. На сей раз Волкодавразгадал движение кнеса ещё прежде, чем оно успело состояться. Он повернулся наносках, ловя летящую руку, крепко обхватил кисть и направил её к себе, вверх имимо плеча. Локоть правителя уставился в небо и застыл. Ещё чуть-чуть, и захватстанет пыточным. Волкодав хорошо знал: пойманному уже не до того, чтобыпытаться высвободиться или бить свободной рукой либо ногами. Все мысли у неготолько о том, как бы не затрещали сразу три сустава. Волкодав разжал пальцы иотступил.

Кнес пошевелил плечом и поинтересовался:

– Моя дочь тоже так может?