– Елизавета Германовна… – начал он.

Похоже, самые дурные предположения сбывались. Дубровская сделала шаг назад и вытянула вперед руку, словно умоляя его замолчать. Он подхватил ее под руку и сделал это своевременно, поскольку его хозяйка начала оседать на пол.

Оказавшись в кресле, Лиза осмелилась еще раз взглянуть в глаза водителя. В них отражалась беда. Она замотала головой.

– Андрей?! Нет!..

Ян взял ее за руку.

– Крепитесь, Елизавета Германовна.

Он не должен был говорить этого. Он должен был остановиться. Но он продолжал:

– Произошло несчастье. Погиб Павел Грек…

…Молодой следователь, изучавший место происшествия, был скор на выводы:

– Ваш приятель переоценил свои силы. Он катался на склоне, не предназначенном для лыжников. В какой-то момент он перестал владеть ситуацией и вылетел с обрыва. Причиной смерти стали повреждения, полученные им при падении на камни.

Вот так, коротко и ясно, как в протоколе.

Лиза и Андрей молчали. Они были подавлены и не знали, стоит ли спорить со следователем. Тот, по-хозяйски расположившись в кресле их номера, пил чай с сухим печеньем из пачки.

– Вы же наверняка знали, что на «черной трассе» кататься запрещено. Но разве можно остановить экстремалов, которые всеми правдами и неправдами карабкаются на эту гору, а потом ломают себе шеи? Случай с вашим приятелем далеко не первый. Будь моя воля, давно закрыл бы весь этот чертов курорт!

Супруги не поддержали пламенную речь следователя. Они были не способны обсуждать происшествие, а тем более ратовать за безопасность горных склонов. Возможно, через неделю-другую и они смогут произнести нечто подобное. «Ты знаешь, всему виной была беспечность хирурга. Он ни в грош не ставил свою собственную жизнь, за это и поплатился», – скажет она как-нибудь вечером, листая перед камином новый иллюстрированный журнал с видами гор. «Верно, верно», – отзовется он, протягивая ноги поближе к огню. «Во всяком случае, он предпочитал умереть на склоне, чем в собственной постели. Пусть это послужит слабым утешением», – решат они.

Но это будет не скоро. А пока они сидят молча, уставившись в пол, словно затертое ковровое покрытие вызывает у них интерес. Эта минута такая живая, такая яркая. Она нестерпима в своей реальности, страшна. Поэтому они молчат.

Следователь закончил пить чай, нащупал на столе папочку с бумагами и смущенно кашлянул.

– Мне, пожалуй, пора. Сами понимаете, расследовать здесь ничего не нужно. Несчастный случай, хотя… – Он замялся на пороге. – Странная штука, но рядом с местом падения этого вашего Грека четко прослеживаются следы от лыж, принадлежащих другому человеку. Кто-то подобно молнии летел вниз. Только, в отличие от хирурга, он не запнулся, а благополучно съехал вниз. Круто катается, скажу вам! Хорошо бы поговорить с этим парнем. Но где теперь найдешь его? Одним словом, ветер в поле…

Дорога домой заняла три часа времени и целую вереницу воспоминаний. Они ехали молча. Каждый смотрел в свое окно, на пролетающие мимо снежные поля, черные коробки деревенских домов, темные островки леса. Машину вел Ян, который также за всю поездку вряд ли проронил слово. Он был погружен в свои мысли и разделял настроение хозяев.

Возле дома, когда водитель вышел, Андрей придержал руку жены.

– Лиза… – сказал он умоляющим тоном.

– Что? – она все поняла и без объяснений. – Ничего не говорить родителям? Я тебя понимаю…

– Ну вот и отлично, – слабо улыбнулся он. – Ты же знаешь, какой впечатлительной бывает мама.

– Да, конечно. Как скажешь.

Ситуация казалась ей знакомой…

Дома было все как и прежде. Кухарка гремела кастрюлями на кухне, тихонько пререкаясь с требовательной домоправительницей. Дворник сметал с дорожек снег. Полина в свежем коротком переднике сновала по дому со щеточкой для уборки пыли. Так же тикали часы в гостиной, громким боем встречая каждый час; скрипели половицы; трещал огонь в камине. Словом, жизнь шла своим чередом.

Но Дубровской казалось, что что-то ушло, неуловимо, незаметно исчезло, не оповестив об этом домочадцев. Может, их покинул покой? В самой атмосфере дома поселилось тревожное ожидание перемен. Но, похоже, никому, кроме Елизаветы, до этого не было никакого дела.

Девушку утомляла бесконечная болтовня свекрови, восхищавшейся романтикой гор, показная веселость Андрея, без устали рассказывающего всевозможные горнолыжные байки. Ее раздражала вездесущая Полина, которая в последнее время, ловко переложив свои обязанности на плечи пожилой горничной, стала кем-то вроде компаньонки Ольги Сергеевны. Она часами просиживала в гостиной, по первому зову приносила своей хозяйке теплый плед и шлепанцы и совала свой нос в обсуждение любой семейной темы.

Похороны Павла Грека прошли как-то стороной, абсолютно не затронув безмятежной жизни счастливой семьи. Андрей проблему решил просто, за двоих. Посчитав, что усопший был противником панихид и поминок, супруг заявил, что на погребении им делать нечего. Елизавета возражать не стала, тем более что в последнее время она впала в какое-то странное оцепенение, анабиоз. Она не жила, а дремала. Признаки недомогания, исчезнувшие во время их путешествия в горы, возобновились вновь. Ее мучили тошнота и головокружения, а также неприятная сухость во рту. Полина исправно поставляла ей настойку для повышения иммунитета, но от этого становилось еще хуже.

Странно, но даже в таком состоянии, когда тело слабо реагировало на внешние раздражители, мозг продолжал жить своей обособленной жизнью. Мысли, как потревоженные пчелы, роились, отыскивая объяснение тем неожиданным совпадениям, которые в последнее время сводили ее с ума…

Дубровская открыла краны в ванной комнате. Она собиралась немного полежать в теплой воде с душистой пеной. Может, ее оставит головная боль? Ей просто необходимо было расслабиться.

Она села на краешек ванны, наблюдая, как струя воды падает вниз, взбивая в огромные пузыри пену. Обычно ей, как ребенку, доставляло удовольствие подолгу нежиться в воде, сгребая руками мыльные островки, надевая их, как сказочную одежду, на свои руки, обнаженную грудь. Украшая себе пеной волосы, она представляла себя снежной королевой или русалочкой. Это было когда-то. Но теперь, смотря на голубоватую поверхность воды, она вспоминала совсем другую картину: ванную комнату, заполненную до отказа паром. Это было, помнится, в дачном домике Эммы. Тогда она тоже собиралась принять ванну.

Дубровская встала и, накинув махровый халат, вышла в комнату. Это становилось нестерпимым. Ее мысли, как напуганные зайцы, опять мчались по замкнутому кругу… Шум воды в ванной тревожил ее беззащитный мозг. Она стиснула виски руками и поспешила в коридор, где было прохладно и тихо…

Выводы, которые сделала для себя Дубровская, были основаны на логике и неопровержимых доказательствах. Она, как могла, сопротивлялась своим же догадкам. Но правда, голая и страшная, слепила ее, как нестерпимо яркое солнце.