Огляделся, пытаясь разыскать Смиринскую, но несмог и обернулся к гардеробщице, которая стояла на крыльце, придерживая дверь иодним глазом кося в вестибюль: не крадет ли кто из посетителей,воспользовавшись моментом, казенные тапочки с завязками?

– Скажите, пожалуйста, как бы мне Юлю Королевуповидать?

Она выпустила из рук дверь, которая с грохотомударилась о косяк, и уставилась на Дмитрия почти со страхом:

– Юлю Королеву? Это медсестру, что ли? Да тычто, милый? С неба упал? Она уж полгода как… – И быстро осенила себя крестнымзнамением. – Говорили, под лед на Оке провалилась – и следа не нашли!

Итак, это были третьи похороны.

Марина Алексеевна вышла на крыльцо и чуть невыронила тазик с мыльной водой, который держала в руках.

На крылечке сидел какой-то неопрятныймужичонка и меланхолически кидал в рот смородину, набирая пригоршню запригоршней из забытого Мариной Алексеевной желтенького пластикового ведерка.

Похоже, он уже давненько наслаждался тутжизнью: набранное ведерко было с верхом, а сейчас опустело пальца на три.

– Живот не заболит? – сухо осведомиласьМарина Алексеевна, выплескивая грязную воду на клумбу у крылечка, да так, чтобыпросвистело над головой незнакомца. – А то немытые ягоды есть – чревато,знаете ли.

Незваный гость в панике вскочил и теперьсмотрел на хозяйку вытаращенными глазами, держась за сердце и хватая воздухоткрытым ртом.

– Ох, женщина… – выдавил наконец. – Какты меня напугала!

– Да ладно, все-таки мы ядом кураре смородинуне опрыскиваем, не переживайте так, – холодно успокоила она. –Подумаешь, немножко синильной кислоты… Итак, чему обязана? Надо думать, вы нетолько подкрепиться сюда пришли?

Он был худ, долговяз – верста коломенская – иневероятно грязен. Создавалось впечатление, что, идя сюда, он по меньшей мередважды ложился передохнуть, выбирая для этого самые большие придорожные лужи.Явный бичара или, как теперь говорят, бомж.

Испуг его прошел. Теперь он поглядывал наМарину Алексеевну сверху вниз испытующе, словно хотел что-то сказать, да нерешался.

– Н-ну? – спросила она. – Долго ещебудете тут стоять? Мы не подаем, выпивки не держим, не курим, и работы для васу меня нет. Что еще?

– Тоска, – пробормотал он. – Некурите? И выпивки нет? Да как же вы тут живете?

Она бы запросто столкнула его с крыльца, дапротивно было дотрагиваться до заскорузлой рубахи.

– Каждому свое. Ну, мне что, мужапозвать? – спросила устало. – Он вас в два счета пинками отсюдавыставит. Лучше сами давайте топайте.

Он покачал головой и вдруг улыбнулся этакхитренько:

– Мужа не зови. Ты же ему про дочку еще несказала? Ну и не зови!

Марина Алексеевна покачнулась, роняя таз.Бичара оказался настолько проворен, что успел подхватить его прежде, чем тотзагрохотал по ступенькам.

– Тихо! – сказал укоризненно. –Зачем пугать человека?

– Вы кто? Вы кто? – быстро заговорилаона, воровато оглядываясь на дверь. В самом деле – только бы не появилсяВиктор! – Что вы знаете про Лёлю? Где она? У вас?

Он хмыкнул:

– Ага, она у меня, и я так вот к тебе пришел –знакомиться. Глупости! Не знаю, где твоя девка, так что не верещи. Я тутчеловек сторонний, меня послали тебе записку передать.

– Записку? – Марина Алексеевна протянуларуки. – От Лёли? Давайте!

– Да погоди. – Бичара досадливоприжмурился. – Записка от людей, которые знают, где она. А я не знаю! Меняпопросили передать – я и передаю. Просили сказать – я и говорю. Поняла?

– Ну да, ну да, – бормотала она, ловямолящим взглядом каждое его движение. – Понимаю! Давайте же записку!

– Да ты глухая? – спросил бичара сискренним огорчением. – Говорю же – попросили передать. А я ведь непочтальон. Не курьер штатный… Теперь понимаешь?

Марина Алексеевна прижала ладони к лицу,пытаясь справиться с рыданиями.

– Понимаю, – выдавила с трудом. – Ядолжна заплатить, да? Скажите, сколько?

Он демонстративно протер глаза:

– Ну, ты меня поражаешь! Чего жмешься? Длядочки единственной жалко?!

– Погодите! – Она метнулась в комнату,опасливо косясь на лестницу, ведущую на второй этаж. Тихо. Только бы муж непроснулся! Объяснения с ним она не выдержит – сорвется. А сейчас Лёля можетнадеяться только на нее.

Схватила кошелек, вывернула, выскочила накрыльцо, держа в протянутых ладонях все вместе – скомканные бумажки, мелочь.

– Вот. Все, что есть.

Он постоял, поджимая губы и разглядывая деньгис явным неудовольствием. Потом со вздохом кивнул:

– Ладно, давай. – И, с удивительнымпроворством сгребя все ухватистой ладонью, сунул в карман.

Но что-то все же осталось в руке МариныАлексеевны.

– Вот, вы забыли, – воскликнула было она– и осеклась, увидев, что это не купюры, а сложенный вдвое листок бумаги вклеточку, словно бы вырванный из ученической тетрадки.

Развернула, но не могла прочесть ни слова: вглазах потемнело. Качнулась, хватаясь за перила, опустила голову, удерживаясебя на пороге обморока. Наконец в глазах прояснилось. Жадно вгляделась влисток. Аккуратным, каллиграфическим почерком, какой можно увидеть только впрописях, там было написано синим «шариком»:

«Сегодня, в 16 часов, остановка «Щербинки» вгород, около перехода. Привет от Лёли».

– Ради бога! – выкрикнула она. – Ктовам это дал? Скажите, я вам все отдам, скажите, кто…

На крыльце было пусто. Грязный гость исчез, авместе с ним исчезло и ведерко со смородиной.

Марина Алексеевна бессильно опустилась наступеньку. Посмотрела на небо.

– Господи, спасибо тебе. Господи, помилуй…Помоги, господи!

Она просила помочь дочери. Она просила помочьсебе – продержаться те три часа, которые оставались до шестнадцати.

Похоже, тот, кто назначал Марине Алексеевневстречу, неплохо знал расписание автобусов, отходящих от Доскина. Она успела быкак раз вовремя, если бы уехала в пятнадцать двадцать, но сидеть дома не былосил. Оставив спящему мужу записку, что пошла на почту позвонить, убежала издому уже в полтретьего. В Щербинки приехала за сорок минут до встречи и всталана самом видном месте, привалившись к барьеру подземного перехода.