— Насчет статьи, — визгливо подхватил Ипполит, — насчет этойстатьи я уже вам сказал, что я и другие не одобряем ее! Написал ее вот он (онуказал на рядом сидевшего с ним боксера), написал неприлично, согласен, написалбезграмотно и слогом, которым пишут такие же, как и он, отставные. Он глуп исверх того промышленник, я согласен, я это прямо ему и в глаза каждый деньговорю, но всё-таки на половину он был в своем праве: гласность есть законноеправо всякого, а стало быть, и Бурдовского. За нелепости же свои пусть самотвечает. Что же касается до того, что я от лица всех протестовал давеча насчет присутствия ваших друзей, то считаю нужным вам, милостивые государи,объяснить, что я протестовал единственно, чтобы заявить наше право, но что всущности мы даже желаем, чтобы были свидетели, и давеча, еще не входя сюда, мывсе четверо в этом согласились. Кто бы ни были ваши свидетели, хотя бы и вашидрузья, но так как они не могут не согласиться с правом Бурдовского (потому чтооно очевидно, математическое), то даже еще и лучше, что эти свидетели — вашидрузья; еще очевиднее представится истина.

— Это правда, мы так согласились, — подтвердил племянникЛебедева.

— Так из-за чего же давеча с первых слов такой крик и шумвышел, если вы так и хотели! — удивился князь.

— А насчет статьи, князь, — ввернул боксер, ужасно желавшийвставить свое словцо и приятно оживляясь (можно было подозревать, что на неговидимо и сильно действовало присутствие дам), — насчет статьи, то признаюсь,что действительно автор я, хотя болезненный мой приятель, которому я привыкпрощать по его расслаблению, сейчас и раскритиковал ее. Но сочинял я инапечатал в журнале искреннего друга, в виде корреспонденции. Одни только стихидействительно не мои, и действительно принадлежат перу известного юмориста.Бурдовскому я только прочел, и то не всё, и тотчас от него получил согласиенапечатать, но согласитесь, что я мог печатать и без согласия. Гласность естьправо всеобщее, благородное и благодетельное. Надеюсь, что вы сами, князь, дотого прогрессивны, что не станете этого отрицать…

— Ничего не стану отрицать, но согласитесь, что в вашейстатье…

— Резко, хотите сказать? Но ведь тут, так сказать, пользаобществу, согласитесь сами, и, наконец, возможно ли пропустить вызывающийслучай? Тем хуже виновным, но польза обществу прежде всего. Что же касается донекоторых неточностей, так сказать, гипербол, то согласитесь и в том, чтопрежде всего инициатива важна, прежде всего цель и намерение; важенблагодетельный пример, а уже потом будем разбирать частные случаи, и наконец,тут слог, тут, так сказать, юмористическая задача, и, наконец — все так пишут,согласитесь сами! Ха-ха!

— Да, совершенно ложная дорога! Уверяю вас, господа, —вскричал князь, — вы напечатали статью в том предположении, что я ни за что несоглашусь удовлетворить г. Бурдовского, а стало быть, чтобы меня за этонапугать и чем-нибудь отмстить. Но почему вы знали: я, может быть, и решилудовлетворить Бурдовского? Я вам прямо, при всех теперь заявляю, что яудовлетворю…

— Вот, наконец, умное и благородное слово умного иблагороднейшего человека! — провозгласил боксер.

— Господи! — вырвалось у Лизаветы Прокофьевны.

— Это невыносимо! — пробормотал генерал.

— Позвольте же, господа, позвольте, я изложу дело, — умолялкнязь: — недель пять назад ко мне явился в З. уполномоченный и ходатай ваш,господин Бурдовский, Чебаров. Вы его уж очень лестно описали, господин Келлер,в вашей статье, — обратился князь, вдруг засмеявшись, к боксеру: — но он мнесовсем не понравился. Я только понял с первого разу, что в этом Чебарове всёглавное дело и заключается, что, может быть, он-то и подучил вас, господинБурдовский, воспользовавшись вашею простотой, начать это всё, если говоритьоткровенно.

— Это вы не имеете права… я… не простой… это… — залепетал вволнении Бурдовский.

— Вы не имеете никакого права делать такие предположения, —назидательно вступился племянник Лебедева.

— Это в высшей степени обидно! — завизжал Ипполит: —предположение обидное, ложное и не идущее к делу!

— Виноват, господа, виноват, — торопливо повинился князь: —пожалуста, извините; это потому, что мне подумалось, что не лучше ли нам бытьсовершенно откровенными друг с другом, но ваша воля, как хотите. Я Чебаровусказал, что так как я не в Петербурге, то немедленно уполномочиваю приятеляповести это дело, а вас, господин Бурдовский, о том извещу. Я прямо вам скажу,господа, что мне показалось это дело самым мошенническим, именно потому, чтотут Чебаров… Ох, не обижайтесь, господа! Ради бога не обижайтесь! — испуганновскричал князь, видя снова проявление обидного смятения Бурдовского, волнение ипротест в его друзьях: — это не может до вас относиться лично, если я говорю,что считал это дело мошенническим! Ведь я никого из вас не знал тогда лично, ифамилий ваших не знал; я судил по одному Чебарову; я говорю вообще, потому что…если бы вы знали только, как меня ужасно обманывали с тех пор, как я получилнаследство!

— Князь, вы ужасно наивны, — насмешливо заметил племянникЛебедева.

— И при этом — князь и миллионер! При вашем, может быть, и всамом деле добром и простоватом сердце, вы всё-таки не можете, конечно,избавиться от общего закона, — провозгласил Ипполит.

— Может быть, очень может быть, господа, — торопился князь,— хоть я и не понимаю про какой вы общий закон говорите; но я продолжаю, необижайтесь только напрасно; клянусь, я не имею ни малейшего желания васобидеть. И что это в самом деле, господа: ни одного-то слова нельзя сказатьискренно, тотчас же вы обижаетесь! Но, во-первых, меня ужасно поразило, чтосуществует “сын Павлищева” и существует в таком ужасном положении, как объяснилмне Чебаров. Павлищев — мой благодетель и друг моего отца. (Ах, зачем вы такуюнеправду написали, господин Келлер, в вашей статье про моего отца? Никакойрастраты ротной суммы и никаких обид подчиненным не было — в этом яположительно убежден, и как у вас рука поднялась такую клевету написать?) А то,что вы написали про Павлищева, то уж совершенно невыносимо: вы называете этогоблагороднейшего человека сладострастным и легкомысленным так смело, такположительно, как будто вы и в самом деле говорите правду, а между тем это былсамый целомудренный человек, какие были на свете! Это был даже замечательныйученый; он был корреспондентом многих уважаемых людей в науке и много денег впомощь науки употребил. Что же касается до его сердца, до его добрых дел, о,конечно, вы справедливо написали, что я тогда был почти идиотом и ничего не могпонимать (хотя я по-русски всё-таки говорил и мог понимать), но ведь могу же яоценить всё, что теперь припоминаю…

— Позвольте, — визжал Ипполит, — не слишком ли это будетчувствительно? Мы не дети. Вы хотели идти прямо к делу, десятый час, этовспомните.

— Извольте, извольте, господа, — тотчас же согласился князь;— после первой недоверчивости я решил, что я могу ошибаться, и что Павлищевдействительно мог иметь сына. Но меня поразило ужасно, что этот сын так легко,то-есть, я хочу сказать, так публично выдает секрет своего рождения и, главное,позорит свою мать. Потому что Чебаров уже и тогда пугал меня гласностию…