Он должен был понять это еще раньше – там, во Внуково, когдастоял над убитым Хинганом, когда своими руками зарывал его в землю. А понялтолько теперь, увидав живыми Антона и Макса.

Зачем… зачем понял? Лучше бы так и шел своей дорогой,хватаясь за сердце, как зомби собственной мести, пока не упал замертво!

В дверь тихо стукнули.

– Да? – ровным голосом отозвался Герман, открывая кран. Нетничего более естественного, чем врач, который моет руки.

Добродушное, полное, слегка отекшее со сна лицо РегиныТеофиловны уставилось на него:

– Как вы рано, Герман Петрович. Христос воскресе!

– Воистину, – отработанно ответил он. – Ну, как тут?

– Севастьянов вам сказал? Эти двое в туалете такое устроили…уж повезет сегодня какому-то «парашнику»! – Она брезгливо сморщила нос. – Ночкабыла еще та! Часов в одиннадцать привели Стольника – печень у него прихватило.В самом деле – весь пожелтел! Я ему дала но-шпу… из своих запасов, у меня ведьхронический холецистит, – пояснила Регина Теофиловна, увидев, как взлетелиброви Германа: но-шпа в больницу не поступала с незапамятных времен.

«Да уж, – подумал он, – в нашей больничке лекарств просить –все равно что к босому по лапти ходить!»

– Потом грелку под бочок, горячего чаю сладкого, – ворковалаРегина. – Он и утих. Только с ним угомонились – тут новые гости, здр-ась-те!

– Какие еще гости? У вас тут что, эпидемия была ночью?

– Да эти приехали, из благотворительного фонда.

– Секундочку! Но ведь они должны были днем появиться.

– А появились в полночь. Оказывается, когда переезжалиСиничку по шуге, мотор заглох. Не знаю, там какие-то были приключения страктором – дотащились к нам чуть живые и сразу упали спать. Их трое: шофер,священник и девушка, которая должна раздавать подарки. Слышите, как пахнет?

Она повела маленьким курносым носом, еле видным меж пухлыхщек, и Герман, к своему изумлению, опять ощутил тот же умиротворяющий запахсдобы, ванили, изюма, который преследовал его сегодня с раннего утра.

Оглянулся – в углу громоздились короба.

– Неужели куличи привезли? – спросил недоверчиво.

– И куличи, и конфеты, и яблоки, – радостно тараторилаРегина Теофиловна. – И вроде бы даже бананы. Они там, внизу.

Герман принюхался. И правда – пахло бананами и яблоками.

– Ничего, что у вас в кабинете поставили? У всех ум за разумзашел. Шофер остался в машине, священника положили в гостевой, а там же толькоодна комната открыта, во второй ремонт, так что девушку устроили у нас. Ничего?Я звонила Пал Михалычу, он разрешил.

Павлом Михайловичем звали начальника колонии.

Герман кивнул. Ну, если сам Китаев разрешил, то и ему нестоит возникать насчет соблюдения стерильности и всего прочего.

– А что, правда священник приехал?

– Ей-богу! – Регина Теофиловна хихикнула. – И девушка такаяхорошенькая. Мы с ней в шестой палате спали, которая на двоих. Ой, она жепросила разбудить как можно раньше, чтобы подарки разобрать!

Регина, мягко топая, понеслась по коридору.

Герман закрыл наконец кран; тоже вышел.

Дверь в шестую палату была открыта. Регина Теофиловна там скем-то шепталась.

– А вот наш главный врач, Герман Петрович Налетов, –послышался ее голос.

Герман на миг запнулся в дверях, потом прошел по коридору.Дура эта Регина, девушка небось не одета! Он ничего не увидел, конечно, потомучто тусклая коридорная лампочка светила в спину, да и там, в палате, был виденвсего лишь его силуэт.

– Да это доктор, доктор, – снова раздался голос Регины, –чего вы так испугались?

Испугалась? В самом деле – чего?

Герман пожал плечами и закрыл дверь. Надо пойти посмотреть,что там со Стольником.

* * *

Из Нижнего выехали раным-рано, до колонии планировалидобраться к обеду. Дорога не обещала неожиданностей, однако уже через час ктому времени, как далеко позади остался мост через Волгу, Альбина пожалела, чтоне отправилась на электричке. «Газель» – все-таки тесная машинка для троих!Особенно если слева от тебя почти непрерывно курит шофер, а с другой бормочетчто-то, уткнувшись в молитвенник, отец Афанасий. Ее с первых же минут началоклонить в сон. После вчерашнего разговора с матерью ночь прошла как в бреду,Альбина то забывалась, то принималась тихонько плакать, но спохватывалась –хороша она будет наутро с опухшими веками – и на цыпочках, чтобы не потревожитьмать, бежала в ванную промывать глаза. От холодной воды сон опять отступал, а злыемысли, наоборот, подступали, с ними слезы, и все начиналось сначала. Не ночь, акакой-то круговорот воды в природе. Вдобавок мучительно пахло краской: в домецарствовал ремонт. Кое-как Альбина заснула под утро, а тут будильник…

Слыша, как демонстративно ворочается на своем диване мать,Альбина оделась быстрее солдата по тревоге и выскочила в апрельскую, ещестуденую ночь. Конечно, шофер перепутал место встречи, и она минут пятнадцатьвыплясывала у подъезда, прежде чем сообразила зайти за угол – и нашла его там,голубчика, в лютом гневе подсчитывающего страшные шансы на срыв поездки, азначит, на возврат предоплаты. Взаимные упреки не прибавили хорошегонастроения, а когда Альбина сообщила, что теперь придется заехать вБлаговещенский монастырь за отцом Афанасием, шофер просто-таки выпал в осадок.Смешнее всего, что это было совершенно по дороге, пусть и не по той, где хотелехать водитель, но все-таки!

По счастью, благообразный постник в рясе и каком-тодевчачьем пальтишке с пояском самим своим обликом заставил шофераприугомониться. Ненадолго, правда. Когда Альбина и отец Афанасий дружно началиклевать носами, шофер принялся ворчать страшные истории о том, что, когдапассажиры спят, это усыпляет и водителя, и тогда недолго до беды!

Альбина раскрыла глаза как могла широко, уставилась вперед,ловя себя на том, что ее рука машинально опускается к замку ремня безопасностии пытается отщелкнуть его.

Дорога взбиралась на холм, по обе стороны которогоспускались довольно крутые склоны, и скользнула вниз.

Альбина затаила дыхание, покрепче упершись ногами и молясь,чтобы спуск кончился быстрее и никто не успел увидеть ее страха.