- Приезжайте, - равнодушно ответила женщина и положилатрубку.

Наверное, жена. А та, которая первой взяла трубку, - дочь.

- Что случилось? - встревоженно спросила Муся. - Чтотебе сказали? На тебе лица нет.

- Яновский погиб. Его сбила машина. Три недели назад.

- Так я и знала, - отчаянно выдохнула она. - Я тебяпредупреждала, а ты не послушался. Твои рассказы про амнезию никого необманули, они не успокоились, они убирают свидетелей и тех, кто может снова всетебе рассказать. Они знали, что ты собираешься во Франкфурт, ты во всехинтервью об этом говорил, и понимали, что ты можешь все узнать. Пусть ты непомнишь Веронику, но она-то тебя прекрасно помнит и может разыскать, зная, чтоты приехал на ярмарку. А если вы вступите в контакт, то она тебе расскажет ипро Тройсдорф, и про Бордо. Поэтому Яновского убрали. И я не удивлюсь, есличеловека из Бордо тоже нет в живых. Они подстраховались заранее и теперь глаз стебя не сводят. Твои встречи с Вероникой наверняка не ускользнули от них. Онивсе знают, Корин! Они понимают, что если ты общаешься с Вероникой, то узнаешь,куда и к кому ты ездил в прошлом году. Они от тебя не отстанут. А все твояидиотская самоуверенность! Я же просила тебя, умоляла...

Она залпом выпила стакан воды и снова закурила. Я чувствовалсебя ужасно виноватым. Я глупо рискую, а ведь случись со мной что-нибудьнехорошее, и Муся лишится основного источника дохода от своего "автораномер один". Ей самой немного надо, но вот лечение дочери требует денег.Пока я жив и способен писать, девочка будет получать квалифицированнуюмедицинскую помощь. Пусть и не поправится, но хотя бы будет жить. Пока я жив,жива и она. Муся это прекрасно понимает. А я, как козел последний, размахиваюшашкой и с тупой бравадой кричу о собственной неуязвимости. Муся хочетмаксимально обезопасить меня, я же, наоборот, рвусь неизвестно куда, будучиполностью уверенным, что меня никто ни в чем не подозревает. Ну куда я суюсь,спрашивается?

Я пристыжено молчал. Мне очень не хотелось огорчать Мусю. Ноплан подрыва стены, вокруг которой я бродил вот уже пять месяцев в надежденайти лазейку и проникнуть на другую сторону, я менять не собирался.

- Ну хочешь, я больше не буду встречаться с Вероникой?- попытался подлизаться я.

- Хочу, - немедленно и твердо ответила Самка Гепарда. -Ты не будешь больше с ней встречаться. И дай мне слово, что завтра ты никуда непоедешь.

- Нет, Мусенька, - я покачал головой, - пойми меня,пожалуйста. Мне нужно ехать, обязательно нужно. Я не успокоюсь, пока неперепробую все возможные способы вернуть память. Эта поездка никому ничем неугрожает.

- Господи, Корин, ну что ж ты такой тупой! -воскликнула Муся, и в глазах ее заблестели слезы. - Ладно, ты встречался сВероникой, ты спал с ней, но, может быть, у нее не сохранились те адреса,которые ты брал у нее в прошлом году. И имен она не помнит. И Маслову непозвонит, чтобы спросить имена тех, кого он просил разыскать. Так что пока ещеты безопасен. Как только ты появишься в Тройсдорфе, станет понятно, что уВероники все записи сохранились и ты пошел по новому кругу собирать информацию.Тогда убьют и тебя, и ее, и меня, потому что я в курсе всех твоих дел. Если быты прочел за свою жизнь хотя бы пять детективов, ты бы сам сообразил все этобыстрее меня.

Тут она, конечно, права, в детективную сторону у меня мозгиработают не очень эффективно.

Принесли заказ, и мы начали молча пережевывать свои блюда исвои мысли.

- Хорошо, - решительно произнес я, доев последнийкусочек свинины и сунув в рот последнюю ложку риса, - я не поеду в Тройсдорф, ятебе обещаю.

- Спасибо, - ее лицо озарилось благодарной улыбкой.

- Но в Кельн я все-таки поеду.

- Корин!

- Поеду, - я проявлял несвойственное мне упрямство иодновременно сам себе удивлялся. Прежде я не позволял себе спорить с Мусей. Теразговоры, которые я вел с ней по поводу встреч с Вероникой, на самом деле былиуговорами, мягкими, с просительными интонациями и попытками самооправданий.Сейчас же я просто ставил своего литагента в известность о принятом мноюрешении. Это не исключало приведения аргументов, но не допускало просьб и извинений.

- Зачем? - устало спросила Кошечка, уловив, видимо, вмоих интонациях кое-что новое. - Чего ты добиваешься?

- Ты прекрасно знаешь, для чего мне нужна эта поездка.И уверяю тебя, она абсолютно безопасна со всех точек зрения. Кельн -туристическая Мекка, народ со всего мира едет туда, чтобы посмотреть знаменитыйсобор, и мое появление там не вызовет никаких подозрений. Я не собираюсь ни скем встречаться, ни с кем разговаривать, просто поброжу в районе вокзала, там,где наверняка ходил в прошлом году в промежутке между поездами. Никакихконтактов, никаких телефонных звонков.

- Делай как знаешь, - сухо ответила Самка Гепарда.

- Постарайся не сердиться на меня, - я примирительноулыбнулся.

- Постараюсь.

* * *

В вагоне я был один. Первым классом в Германии ездит не такуж много людей, и на дорогих местах обычно бывает безлюдно, особенно еслипоезда идут каждый час. Минут через пятнадцать после того, как поезд выползиз-под сводов вокзала во Франкфурте, появился официант с тележкой, нагруженнойнапитками и закусками. Я взял сандвич, банку пива и стаканчик кофе, расплатилсяи снова остался в приятном одиночестве. Интересно, в прошлом году в вагоне тоженикого не было? Или было три-четыре пассажира?

Занятно все-таки жизнь устроена. Здесь, во Франкфурте, естьженщина, с которой меня связывает годичной длительности роман. Женщина, скоторой я дважды переспал уже сейчас. Но о ней я думаю редко. Куда чаще мыслимои возвращаются к Мимозе. В голове то и дело всплывают обрывки разговоров сней, целые фразы, произнесенные ею по разным поводам, вспоминаются ее глаза,улыбка, поворот головы. И даже вспоминается миг острого вожделения, которое яиспытал однажды в бассейне, когда она поднималась из воды по лесенке, покачиваяпухлой, идеально округлой попкой прямо перед моими глазами. Вожделение, правда,угасло, как только она снова повернулась ко мне лицом, с которого в то время несходило выражение запуганности и затравленности. Мимоза исчезла из санаториясразу же, как только я публично заявил о своем беспамятстве. Она - подстава,представитель другой, враждебной мне стороны. Она работает на людей, которые неостановятся ни перед чем, лишь бы помешать мне предать огласке собранные о нихматериалы. Но сейчас, по прошествии двух с лишним месяцев, я вдруг осознал, чтоименно с Мимозой меня могли бы связать совсем иные отношения. В них была бы тадушевная теплота и тот человеческий интерес, которого, увы, совсем ненаблюдается в моих отношениях с Вероникой. Ну что бы им поменяться местами? Ато получается, что я не могу любить женщину, которая любит меня, она мне неинтересна, она для меня чужая. Зато та, другая, которую любить нельзя, да ибессмысленно, ибо она мною совершенно не интересовалась и общалась со мнойтолько потому, что ей приказали, могла бы занять в моей душе и в жизни огромноеместо. Есть в ней что-то... Мудрое, что ли. Неординарное. Хотя что это я,примитивную дуру на такое задание не послали бы, чай, не со студентом работали.И все равно, будь на месте Вероники Мимоза, это было бы правильно...