- Конечно, я, - мой ответ последовал быстро и уверенно.

- Почему вы, а не он?

- Потому что я - музыкант, и я знаю, что нужно сделать,чтобы передать замысел автора музыки. А этот человек - дилетант, он этого непонимает и поэтому ошибается.

- Да нет, друг мой, - Мария усмехнулась, - это выошибаетесь. Просто у вас с этим человеком разные цели. У вас цель - донести дослушателя замысел автора, и с точки зрения этой цели вы действуете правильно. Ау того человека - другая цель, он хочет УСЛЫШАТЬ музыку. И с точки зрения егоцели вы действуете совершенно неправильно.

- Но это его проблемы, - я все еще сопротивлялся, ноуже из последних сил. - Пусть поставит перед собой другую цель, тогда у нас сним не будет разногласий о том, что правильно, а что - нет.

- Прекрасно, - Мария звонко расхохоталась. - Пять сплюсом! А скажите-ка мне, голубчик, почему он, этот другой человек, долженставить перед собой другую цель? Почему он, а не вы, а?

- Потому что... - начал я с разбега и осекся. Этастарая карга все-таки поймала меня. Снова. В который уже раз? В двадцатый? Всотый? Я уж и счет потерял.

- Что замолкли? Стыдно? - насмешливо подцепила меняМария. - Это хорошо, что стыдно. Тогда уж я за вас договорю. Другую цель долженставить кто-то другой, а не вы, потому что вы-то не можете ошибаться, и цель, которуювы перед собой поставили, наверняка правильная и достойная, она самая лучшая ивообще единственно возможная, а если у кого-то цель Другая, так он сам дурак исам во всем виноват. Ведь так, дружочек? Вы именно это подумали?

- Но не в таких резких выражениях, - возразил я.

- Сути не меняет, - строго отрезала старуха. - Выизначально отвергаете за другими людьми право иметь цели, отличные от ваших.Отсюда и все ваши беды. Поэтому когда вы говорите кому-то, что он поступаетнеправильно, вас не понимают, более того, вам пытаются возражать, с вами несоглашаются, вот ведь ужас-то! Поймите вы, наконец, что каждый человек в каждуюминуту своей жизни поступает правильно, потому что он делает то, чтосоответствует той цели, которую он на данный момент перед собой ставит. А то,что вам эта цель не нравится, вы с ней не согласны, она вас не устраивает - этосовсем другой вопрос. И вам нужно научиться считаться с правом других людейиметь цели, отличные от ваших. Вот когда научитесь, тогда вам станет куда легчежить. И вам сразу многое станет понятным.

- Ну хорошо, - сдался я, - вы меня убедили. Но всеравно методы воспитания, которые применяет Анна, вернее, отсутствие ивоспитания, и самих методов...

- Голубчик, вы плохо усваиваете уроки, - Марияукоризненно покачала головой. - Вам не приходило в голову, что поведение Аннысо своими детьми абсолютно адекватно тем целям, которые она перед собой ставит?

- Да какие же могут быть цели у такого странного, спозволения сказать, обращения с детьми? Мать должна научить своих детей жить вобществе, она должна дать им образование, привить навыки обязательности,аккуратности, ответственности, приучить быть вежливыми. Ничего этого Анна неделает.

- А зачем? Зачем ей это делать?

- Но я же сказал: чтобы...

- Слышала, слышала, я не глухая, - в голосе старухимелькнуло едва заметное разочарование от моей, по всей вероятности,непроходимой тупости. Но я, честное слово, не успевал за ее мыслью. - Вы сейчасначнете излагать мне цели воспитания, имеющие широкое хождение в вашей среде. Аесли у Анны цель другая? Ну допустите же в свою негибкую фантазию такую простуюмысль, и все сразу же встанет на свои места. У Анны другая цель. И все, что онаделает, полностью этой цели соответствует. Дошло наконец?

Я глупо кивнул и тут же еще более глупо задал вопрос:

- А какая у нее цель?

- Не знаю, голубчик. Мне не дано знать. И вам тоже. Это- великая тайна матери. Любой матери, не только Анны. Лишь мать самым донышкомсвоей души знает, даже не знает - только слегка чувствует, зачем ее ребенокпоявился на свет, какова его цель и что нужно сделать матери, чтобы эта цельреализовалась. В этом и есть великая тайна материнства. Только в этом, дорогоймой, и ни в чем другом. И соваться в эту тайну с прямолинейными нравоученияминепростительно.

* * *

В Бонне в вагон вошли несколько человек, но я увлеченнодописывал эпизод и взглянул на пассажиров только тогда, когда в динамикезазвучала немецкая речь, в которой мне удалось выделить слово"Кельн". Подъезжаем. Торопливо убрав в сумку блокнот, я допил остаткипива из банки и вышел в тамбур, поближе к двери.

При первом же взгляде на Кельнский собор сердце, как всегда,остановилось на мгновение и громко простонало: "Ах ты господи, какая жекрасота!" Удивительно, столько раз я бывал здесь, а привыкнуть не могу.Постояв на площади перед собором и вдоволь налюбовавшись изысканнымиочертаниями архитектурного памятника, я побрел в сторону Старого рынка.Наверняка в прошлом году я тоже туда ходил, люблю смотреть на памятник Гретхен.Сам-то памятник ничего особенного собой не представляет, но легенда о Гретхен иЯне мне ужасно нравилась, и каждый раз, глядя на обрюзгшую женскую фигуру, яиспытывал одновременно злорадство и ощущение абсолютной справедливостипроисшедшего. Суть легенды состояла в том, что батрак по имени Ян влюбился вГретхен, дочь зажиточного крестьянина. Гретхен, натуральное дело, глядела насвоего поклонника свысока, да и папаша ее такой мезальянс вовсе неприветствовал. Тогда отчаявшийся добиться ответной любви и родительскогоблагословения Ян завербовался в солдаты и ушел воевать. Воевал он до тогоуспешно, храбро и самоотверженно, что дослужился до генерала. Времени этакарьера, надо полагать, заняла немало. И вот возмужавший Ян, в роскошномгенеральском мундире и при сабле, является на родину, чтобы теперь уже наполном основании попросить руки высокомерной красавицы Гретхен. И что же онвидит, несчастный? Сидит его ненаглядная Гретхен, сильно постаревшая,растолстевшая и унылая, на рынке и торгует сельхозпродукцией с папашиной фермы.Смотрит на нее бравый красавец-генерал и задает себе сакраментальный вопрос:оно ему надо? А в воздухе так и носится ответ: да пожалуй что, и не надо.

Очень мне эта история нравится, даже и не пойму чем, нонравится. От Старого рынка - к церкви Святого Мартина, где во дворе стоятметаллические фигуры, выполненные в человеческий рост, - фольклорные героиТюннес и Шель. Тюннес, в крестьянской одежде, без головного убора (верхнеприличия по тем временам!), олицетворяет народную мудрость и здравый смысл, апижонистый Шель, в котелке, смокинге и при "бабочке", являет собойобразованного горожанина, высокомерного и утонченного интеллигента, почтисноба. Такие парочки есть в фольклоре многих народов и даже на современнойэстраде, у нас, например, чем-то вроде Тюннеса и Шеля были в свое времяТарапунька и Штепсель, а позже - Карцев и Ильченко.

Куда еще я мог пойти в прошлом году? Предварительно изучиврасписание, я убедился, что электрички, на которых можно доехать до Тройсдорфа,уходят каждые десять-пятнадцать минут. Вряд ли я, едва выйдя из вагона вКельне, кинулся, ломая ноги, в кассу за билетом и на другую платформу к поезду,на меня это не похоже, не мой стиль. Скорее всего я, как и сегодня, первымделом посмотрел расписание, потом купил билет и отправился погулять, подышатьвоздухом, полюбоваться собором. Наверняка захотел перекусить и выпить пива.Терпеть не могу спешки и суеты... Хотя в прошлом году шли дожди и дул сыройветер, так что, возможно, перспектива прогулки меня не особо прельщала. Но мимособора я все равно не прошел бы. И к памятнику Гретхен сходил бы. И от закускисо светлым нефильтрованным пшеничным пивом не отказался бы, я себя знаю. Но сдругой стороны, я ехал в Тройсдорф по делу, меня гнало туда любопытство ижелание получить "горячую" и взрывоопасную информацию. Вряд ли я сталбы прохлаждаться, наслаждаясь любимыми памятниками, когда впереди ждет что-тоинтересное и важное. Да, скорее всего так и было, я уехал в Тройсдорф минутчерез пятнадцать после приезда в Кельн, посмотрел расписание, купил билет иотбыл. Зато на обратном пути времени у меня было предостаточно, ведь ясобирался ехать назад в семь вечера, именно так я договаривался с Вероникой,которая должна была встречать меня во Франкфурте. Предостаточно времени...Сейчас посчитаю. Муся сказала, что я уехал в прошлом году из Франкфурта тем жепоездом, что и сегодня. Значит, в Тройсдорф я прибыл примерно в половиневторого. Еще полчаса максимум отведем на поиски нужного адреса - в два я ужебыл у Яновского. Сколько я с ним разговаривал? Ну час, ну от силы - два,все-таки не встреча одноклассников, о чем долго базарить-то? Стало быть, отЯновского я ушел самое позднее - в четыре, ну хорошо, пусть в пять, но точно непозже пяти. Допустим, он не проявил чудеса гостеприимства и не отвез меня на вокзална машине, я потопал к поезду пешком, это еще полчаса (а кто его знаете может,и пять минут), минут десять ждал поезда (а может, и не ждал), двадцать минутехал. Итак, в Кельне я оказался самое позднее - в шесть вечера, а на самом деленаверняка намного раньше. До семи у меня оставался как минимум час. Энергичнымшагом я вполне успевал обойти все любимые мною места и даже слегкапоесть-попить.