Лучше было бы, конечно, если бы Илларионов оказался ещеболее доверчив и пригласил ее в гости к себе, в свою квартиру на авенюВан-Дейк, а там оставил бы ее одну… К примеру, кто-то позвонил бы ему потелефону и надолго задержал… Тогда Эмма своим проницательным взглядом, которымона иглу в яйце видит, как говорят в Нижнем Новгороде, мигом увидела бы, гдеприпрятан некий простенький такой, потертый, невыразительный на первый взглядочечник, битком набитый бриллиантами. Из-за них он был громоздким, неуклюжим, слишкомтяжелым, с ребристой поверхностью, и он вечно распирал карман отцовскогопиджака, безнадежно портил все его костюмы.

– Выкинь ты его! – говорили отцу все, кто видел эти егоизуродованные карманы. – Купи себе другой очечник. Изящный, стильный, небольшой!

– Я привык к этому, – коротко отвечал отец.

Он всегда ходил в очках, снимал их только на ночь, но итогда не прятал в очечник, а клал на тумбочку около кровати. Очечник оставалсяв кармане пиджака, висевшего тут же рядом, на спинке стула.

Даже и Роман в компании с Эммой и мамой не раз пилил отца,чтобы тот выкинул «этот гроб». Разумеется, до тех пор, пока они не узнали,какая в «этом гробу» спрятана захоронка! Между стенками и обивкой, тщательноподобранные один к одному, лежали великолепные камни… У очечника была ребристаяповерхность? Еще бы!

Да, отец был великий мастер прятать драгоценности. Вот еслибы он спрятал клад капитана Флинта, его в жизни не нашел бы ни одноногий пиратДжон Сильвер, ни мальчишка по имени Джим, ни кто-то другой!

Главный вопрос – а нашел ли Илларионов клад не капитанаФлинта, а Валерия Константинова?

И еще один вопрос: что теперь делать Роману, если у них дома(в смысле, на этой конспиративной явке под самой крышей!) сидит Илларионов?

Нет, разумеется, ввалиться туда и принять участие в приятнойбеседе Роману никак нельзя. Хорошая была бы сцена! А, здравствуйте, мсье… радвас видеть… будем знакомы… да, это я собственной персоной, тот, кто пытался васпришить на Лонгшамп, а Эмма… я хочу сказать – моя маман, спасла вам жизнь изаставила эвакуироваться… однако сейчас вам бояться нечего, потому что вы у насв гостях, а жизнь гостя – священна…

Не смешно.

Да, наверх идти не стоит. Надо идти к метро да ехать кКатрин – успокоить ее и продолжать исполнять свою роль. А ночью, может быть,удастся связаться с Эммой и узнать, каким образом Илларионов оказался еегостем.

Сто-оп… Гостем?

А что, если Эмма, придумывая оправдательную легенду дляРомана (мол, ему померещилось, будто хозяин серебряного «Порше» насильно увозитдаму), нечаянно предсказала собственное будущее? Вдруг Илларионов и впрямь увезее насильно, притащил сюда, вызнав этот адрес неведомо как, может быть,побоями? Может, он сейчас там, наверху, избивает Эмму, требуя правды опокушении, сведений о парне, который маячил в салоне с таким угрожающим видом…

При одной только мысли о том, что Эмме грозит опасность,Роман мигом забыл обо всем на свете и кинулся через дорогу. Но только началнабирать код, как дверь отворилась и перед ним предстала грандиозная женскаяфигура, при виде которой у Романа в сознании почему-то всегда возникал образнекоего чердака, слабо пронизанного светом, проникающим из прохудившейся крыши.Чердак этот уставлен тяжелыми шкафами, сундуками и кофрами, а из них доноситсяслабый, чуточку приторный запах плесени и пыли, потому что они плотно набитыстарой-престарой одеждой: фраками и тяжелыми многоярусными юбками, шелковымитуфельками и кринолинами, какими-нибудь облезлыми эгретками и шелковымишемизетками с буфами на плечах, пожелтевшими брабантскими кружевами, с которыхуже давно осыпалась золотистая пыль, как в любимом стихотворении любимогоРоманом Гумилева… Словом, перед Романом возникла дама с пятого этажа, бывшаяграфиня.

– Бонжур, мадам! – торопливо проговорил он, невольноулыбаясь этим воспоминаниям, пытаясь проскочить мимо соседки. Однако онастояла, монументальная, как один из его воображаемых сундуков, шкафов иликофров, неколебимо.

– Бонжур, молодой человек, – процедила графиня. – Какпоживаете?

Роман даже запнулся от изумления. Впервые за эти два месяца,что они с Эммой сняли комнатку под крышей, сановная дама удостоила его чем-тобольшим, чем высокомерный кивок и величественное молчание!

– Все в порядке, спасибо. А вы? – машинально проговорил он,не оставляя попыток ввинтиться в щелочку между дамой и стеной. Однако тудамогла поместиться разве что тень бесплотная, а Роман тенью отнюдь не был.

– Все великолепно, благодарю вас. А как здоровье вашеймаман? – повергла его своей разговорчивостью в очередной припадок изумленияграфиня.

– Спасибо, с ней тоже все великолепно, – наконец-то смогвыговорить Роман, смирившись с неизбежностью светского разговора. Эта графиня –как та злобная Дева Сфинкс из сказки, которую ему рассказывала Эмма, непропускавшая путников, если они не ответят на ее вопросы. Тех, кто не мог этосделать, Дева Сфинкс убивала. Ну, так и быть, Роман чуточку потерпит ипостарается ответить на вопросы графини. Конечно, она его не убьет, однако Эмманастрого наказывала ни в коем случае не пререкаться ни с кем из жильцов, вестисебя тише воды ниже травы, вообще не привлекать к себе никакого внимания.

– Да? Не уверена. Я полагаю, она заболела! – изреклаграфиня, глядя, по своему обыкновению, мимо Романа, словно он был вообщенедостоин ни внимания ее, ни тем паче разговора. И у графини сделалсявысокомерно-вопросительный вид, будто она недоумевала: как же ее угораздиловвязаться в разговор с этим… с этим низшим существом?

– Заболела? – встревоженно переспросил Роман.