Афины все же продолжали существовать. Более того, поскольку город был третьим по величине в европейской части Османской империи после Салоник и Эдирне[148], он был местом достаточно оживленным. Однако лишь немногие европейцы могли увидеть это своими глазами.

И все же образ афинского общества, тихо процветавшего почти в полной тайне от Запада, нуждается в пересмотре. Противовесом ему служит картина, которую показывает самая заметная афинская личность этого века. Речь идет о первой женщине, оказавшей реальное влияние на жизнь города в период новой истории. Ее гуманитарная и просветительская деятельность доставила ей множество врагов, мученическую смерть и почетное место святой покровительницы города, канонизированной под именем Филофея, которое она приняла в монашестве.

Эта женщина, звавшаяся в миру Ревулой Бенизелу, родилась в 1522 г. в семействе Бенизелос, одной из богатейших среди правивших городом фамилий – архонтов. В ее житии утверждается, что она была единственным ребенком родителей, давно мечтавших о потомстве. В четырнадцать лет ее выдали за человека, бывшего гораздо старше ее и занимавшего равное с ней или даже более высокое общественное положение. Муж обращался с ней жестоко, но прожил недолго. Не прошло и трех лет, как она овдовела. Несмотря на давление родителей, она не стала вновь выходить замуж, а посвятила себя благотворительности. К 1549 г., по смерти родителей, в ее распоряжении оказалось большое богатство, благодаря которому она основала близ родового дома в центре Афин женский монастырь, в котором девушек обучали ткачеству, рукоделию и ведению домашнего хозяйства. Ее заведение быстро росло; вскоре она открыла еще две обители в северной части Афин.

Проблемы ее деятельность создавала потому, что она давала убежище женщинам, заключенным в гаремах, чтобы удовлетворять сексуальные потребности османских вельмож. Кроме того, она была готова оказывать покровительство женщинам, бывшим рабынями в богатых домах, а также девушкам, забеременевшим вне брака и ставшим поэтому общественными изгоями. Ее сеть помощи и защиты простиралась даже на некоторые из Эгейских островов, в том числе Андрос и Кею. Эта деятельность неизбежно вызывала враждебное отношение. Для выплаты долгов и платы за защиту ей приходилось просить о помощи влиятельных друзей в Венеции и Константинопольскую патриархию. Ситуация, по-видимому, особенно обострилась в 1580-х гг., после того как она приняла под свою защиту четырех женщин, бежавших из рабства; их вскоре обнаружили в организованном ею убежище. Она была избита и брошена в темницу; друзьям пришлось заплатить правителю города за ее освобождение. Однажды ночью в октябре 1588 г. банда наемных громил вторглась в ее монастырь в Патисии, северном районе Афин, когда она находилась на вечерней молитве. Ее так сильно изранили, что в феврале следующего года она скончалась. Всего через несколько лет патриархия признала ее святой, и верующие начали поклоняться ее бренным останкам, занимающим теперь почетное место в Афинском кафедральном соборе. Жизнь Филофеи интересна нам документальными свидетельствами, подтверждающими ее благочестиво изложенную биографию. Например, в феврале 1583 г. она пишет венецианскому сенату:

…Агаряне [то есть мусульмане] осудили нас … за освобождение христианских пленниц, попавших к нам в руки, а также за то, что некоторые мусульманки, оказавшиеся в обители, уверовали в Христа и стали монахинями. Агаряне обнаружили все это и хотели разрушить монастырь и забрать дев себе.

В августе предыдущего года она писала, что «мусульмане явились и обыскали обитель. Они нашли бывшего раба правителя (санджака), которого мы держали под стражей, намереваясь освободить его, а также трех женщин турецкого происхождения, ставших монахинями».

По-видимому, именно этот инцидент привел к временному разгону ее общин и ее собственному заключению, в котором ее и ее товарок по монашеству пытались под страхом смерти обратить в ислам. Для ее освобождения потребовались огромные деньги. Она отправила в Венецию просить финансовой помощи монаха Серафима Пангалоса. Помимо переписки самой Филофеи с венецианскими сановниками католический епископ Ионических островов подтверждал в отдельном послании к Светлейшей республике, что она, занимая от рождения в высшей степени привилегированное положение, принесла огромные личные жертвы ради своей благотворительной и религиозной деятельности. Было известно, что она освобождала попавших в рабство, помогала мусульманкам переходить в другую веру, если они этого желают, и давала приют «беременным грешницам, скрывавшимся в монастыре от наказания со стороны турок …». В 1583 г. сенат Венеции удовлетворил эти петиции и выделил крупные пожертвования на помощь Филофее в ее затруднениях.

В литературном наследии этой святой есть часть, еще более удивительная с точки зрения традиционной агиографии. Она посвящена осуждению длинного перечня предполагаемых пороков афинян (под которыми Филофея явно имеет в виду своих же единоверцев – греческих христиан). Это послание адресовано одному из высокопоставленных священнослужителей патриархии, приезжавшему в Афины и, по-видимому, помогшему ей выпутаться из некоей неудобной ситуации, в которую она попала по вине именно греков, а не турок. «Афиняне ополчились против меня», – сетует она, после чего разворачивает поразительно оскорбительное описание своих сограждан на литературном греческом высокого стиля.

Это, пишет она, «народ грубый, бесполезный и бесчестный … безвольный, нечестивый, бессовестный, развращенный, душевно нездоровый, склонный к злословию и нытью, скаредный, неучтивый, скандальный, придирчивый, мелочный, болтливый, заносчивый, беззаконный, вероломный, пронырливый, живо интересующийся чужими невзгодами».

Судя по стилю этих инвектив, можно предположить, что они были составлены не без посторонней помощи. Письма Филофеи к венецианцам написаны языком более простым и полны орфографических ошибок. Послание в Стамбул выглядит почти что карикатурой той вычурной риторики, которую преподавали в Афинах позднеримского периода, а впоследствии – и в Византии. Поэтому Филофея вряд ли могла написать его самостоятельно; возможно, в его составлении помогал ей сам адресат послания, церковный бюрократ.

Однако выраженные в этом письме чувства вполне могли быть совершенно искренними. С точки зрения афинян, живших в относительном комфорте под властью османов, Филофея «раскачивала лодку», возмущала спокойствие общественного устройства. Легко понять, почему отношение к ней становилось все хуже. Во всяком случае, история Филофеи многое рассказывает нам о раннеосманском периоде существования Афин и о тех условиях, на которых греческое большинство населения города сосуществовало с имперскими порядками. Семейство Бенизелос явно могло беспрепятственно распоряжаться своим состоянием[149]. Церковь и ее учреждения также обладали некоторой свободой, в том числе правом (не всегда предоставлявшимся под властью мусульман) основывать новые христианские общины и храмы. Но это право можно было использовать лишь с некоторыми самоограничениями: нельзя было колебать те столпы, на которых основывалось исламское владычество, в том числе рабство и запрет отступничества.

В любом общем изложении истории Афин определяющим событием середины второго тысячелетия по христианскому летоисчислению называется, что вполне понятно, захват города османами, произошедший около 1460 г. Но на эту роль может претендовать и другое событие, влияние которого – по меньшей мере на физическое наследие Афин – было