Самолет вроде бы качнулся, его тряхнуло. В салоне раздалсяженский плач.

– Эх, – сказал я тоскливо, – почему самолеты не

делают из того же материала, что и черные ящики для них?

Торкесса смотрела на меня широко распахнутыми глазами.

– Дорогой, а ведь в самом деле…

– А теперь вот объявят в аэропорту: «Хотел совершитьпосадку самолет, выполнявший рейс 370-й…» Это про нас, значитца. Ладно, сиди,сам открою.

Я поднялся, пошел к пилотской кабине. Пассажиры провожалименя заинтересованно-встревоженными взглядами. Я чувствовал, как по спинепробежала большая холодная ящерица. Лапы мерзкие, так и леденят кожу, а дальшехолод проникает во внутренности. Страшновато, если говорить без выкрутасов. Аесли еще проще, поджилки трясутся, хоть я и герой. Герою не всегда везет, ведьне проломилась же почему-то проклятая стена.

Кабина приближалась неровными толчками. Я вытащил пистолет,ухватил за дверную ручку и дернул. В кабине трое летчиков, а мой бывший соседрасположился в крайнем кресле, в руке небольшой баллончик. Резко обернулся,дуло моего пистолета взглянуло ему прямо в переносицу.

Он сказал быстро:

– Не дури. Стоит мне отпустить палец, этот газ положитвсех.

– Не бреши, – сказал я. – Это нехорошо.

Пилоты съежились, один только осмелился умоляюще покоситьсяв мою сторону. Я улыбнулся ему ободряюще, точнее прицелился в террориста.

– А теперь положи этот баллончик на пол!.. Только оченьмедленно.

Он пожал плечами:

– Как скажешь.

Медленно наклонился, опустил на пол, выпрямился, в черныхглазах торжество. Красная кнопка, которую раньше вжимал, приподнялась, открываяотверстие, оттуда тугой струйкой ударил зеленоватый дым.

– Чтоб ты сдох, – пожелал я.

Дым быстро заполнял кабину, я поспешно отступил, держа егона прицеле, нащупал дверь и выскользнул, тут же заперев ее с этой стороны.Торкесса уже здесь, спросила жадно:

– Ну как?

– Все правой, – ответил я.

Она кивнула на кабину:

– А террорист?

– Скоро узнаем.

Выждав малость, я приоткрыл, дверь, готовый захлопнуть прималейшей опасности. Дым уже рассеялся, кондишен все-таки работает, однако всетрое пилотов спят мертвецки, как и террорист, словно набрались по случаю Дняпилота. Торкесса подпрыгивала за моей спиной, заглядывала через мое плечо.

– Молчи, – шепнул я.

Мы скользнули в кабину, куда же без женщины, я спихнул скресла грузное тело первого пилота, быстро взглянул на пульт управления. Сердцесжалось, конечно же, этот гад, умирая или просто засыпая, успел разбитьбортовой компьютер…

Я надел наушники, сказал громко:

– Алло, аэропорт Хитроу? Вызывает борт самолета номертриста семьдесят… Или это рейс триста семьдесят, неважно. У нас сгорелкомпьютер! Срочно ответьте. Повторяю, срочно.

Мы затаили дыхание, через минуту послышалась скороговорка:

– Борт триста семьдесят, вызывает Хитроу!.. Играйте назапасном, играйте на запасном!.. Повторяю, играйте на запасном…

Голос истончился, пропал. Я вздохнул горько, закатал рукаваи взялся за штурвал. Торкесса вскрикнула в испуге:

– А ты сможешь?..

– Да ерунда все это, – ответил я бодро, хотя внутри всепохолодело, превратилось в ледяшки, а потом и в целый айсберг. – Как будто естьна свете люди, что не умеют посадить самолет!.. Или вертолет. Это ничуть несложнее, чем какой-нибудь там зачуханный звездолет.

Она смотрела с величайшим почтением:

– Все люди могут?

– Конечно! Сажают ведь. И поднимают тоже. Как целину.

– Целину?

– Ну, энтузиазм масс. Или ярость. Без всякой виагры.

Она прошептала:

– Тогда это у вас в древних генах?.. Не случайноДревнюю Мудрость ищут на этой планете…

– Конечно, не случайно, – заверил я. – У нас многодиковин есть! Каждый мудак – Бетховен… Словом, как мы живем – государственнаятайна, на что живем – коммерческая.

Очень медленно я начал двигать штурвалом, стараясь понять,когда откликается и чем именно, ничего сложного, все знакомо, и хотя я неочень-то люблю авиасимуляторы, но в самые красивые, конечно же, не утерпел, чтозначит – полетал над Ираком, сбивал неуловимые стелсы, участвовал в бомбежкахДрездена, одно время даже был директором собственного аэропорта, так чтоприходилось решать задачки и посложнее.

Торкесса смотрела с великим изумлением, в глазах страхмешается с восторгом, почтением, а когда самолет начал снижаться, а землямедленно поднималась навстречу, уже темная, ночная, только огни вдольпосадочной полосы, они со стюардессой обнялись, зажмурились и прижались вуголочке.

Не скажу, что я посадил самолет ювелирно, но все же лучшелюбых местных профи. Когда нас отбуксировали на стоянку, экипаж как раз началприходить в себя, торкесса и стюардесса уже связали террориста и положили лицомвниз.

Спустили трап, мы с торкессой постарались там оказатьсяпервыми, на фиг нам корреспонденты и признательность королевы, быстренькопрошли терминалы, багажа с собой никакого, пистолет я благоразумно оставил взаднем кармане джинсов и прикрыл сверху выпущенной майкой, но при выходе изсамолетов осмотр совсем липовый, мы вышли в большой зал, а там у справочногобюро уже топчется благообразный господин с внешностью дворецкого и плакатом«Жду мисс Лилею».

– Я мисс Лилея, – сказала торкесса.

– А я ее телохранитель, – представился я. – Гакорд,единственный наследник герцогства Ургундии.

Адвокат расплылся в улыбке, бросил плакат под ногиприехавшим из Индии туристам и принялся трясти нам руки:

– Благодарю, благодарю, что приехали так оперативно!Прошу в мой автомобиль, но, умоляю, поспешим! Я насторожился:

– За вами погоня?

– Хуже, – ответил он в страхе, – припарковал внеположенном месте.

Когда вышли, мне показалось, что из солнечного аэропортапопали в чистилище Вергилия: туман, сырость, уныние, все пропитано влагой, небопрямо над головами, стоит вскинуть руку, как щупаешь теплое пузо проплывающейтучи. Повезет, успеешь дернуть за вымя.

– Добро пожаловать в Англию, – сказал адвокат. – Ямистер Джонс, сам я не местный. Естественно, местные сейчас режутся в гольф,это игра такая дурацкая, а мы, лимитчики, вкалываем. Потом эти местные скулят,что начинаем ими руководить.

– Знакомо, – сказал я.

– Правда?

– А то, – ответил я. – Не были вы в Москве!