Она поежилась:

– Ну и баловства у вас!

– С нами не соскучишься, – пообещал я.

Чуть притормозил, впереди крутой поворот. Чутье подсказалопритормозить еще, что-то уж больно гладко едем, и, едва вышел на поворот,ударил по тормозам. Машину занесло, боком стукнулся о дорожное ограждение.Дорогу впереди перегородило упавшее дерево. Ветви еще колыхаются, будто рухнулос полминуты назад, от силы – час. Я поспешно переключил и тут же подал машинузадом.

Торкесса вскрикнула:

– Ты чего?

– Дерево, – пояснил я очень серьезно. – По-моему,сосна. Раз иголки, значит – сосна.

– Нет, почему… Не поняла! Мы что, не можем вдвоемотодвинуть?

Я сказал саркастически:

– Ага, они только того и ждут, что выйдем и встанем винтересную позу.

Колеса вертелись с визгом, я гнал взад на предельнойскорости, а там на безопасном расстоянии быстро развернулся. Торкесса охнула,увидев, как из-за веток высунулись головы.

– Это кто?

– Бобры, – объяснил я. – С бензопилами.

Она встревожено щебетала, я послал машину обратно,высматривая другую проселочную дорогу. Вообще-то уже могли бы обстрелятьмашину, а если не сделали, то явно потому, что боятся нас нечаянно убить.Значит, все гораздо хуже. К счастью, я уже не девственник, так что половинаритуалов отпадает, но могут принести в жертву демону помельче, тому сойдет итакой, использованный.

На развилке я постарался выбрать дорогу попроще, что вродебы в сторонке, а там сумею перебраться, развернул машину, торкесса вскрикнула.Ее белая рука указывала на обочину.

– Что там? – спросил я.

– Взгляни, – пригласила она.

В двух шагах от бордюра торчит, наполовину занесенный,конский череп. Белый, изъеденный ветром, истертый песком, наполовинуразрушившийся.

– Череп?

– Да, – ответила она потрясенным голосом. – Они былиздесь давно… Тогда непонятно, почему здесь все не захватили.

– Кто? – переспросил я непонимающе. – Кони?

Она грустно усмехнулась:

– Если бы это был конь! Все только принимают за коня,потому не обращают внимания. А вот здесь и здесь, взгляни… И этот выступ? Этохарактерно только для рекла. У земных лошадей такого нет. Но всяк, взглянувиздали, больше уже не смотрит.

По мне, так этот череп больше походил на тот, из котороговылезла змея и укусила князя Олега за пятку, «отчего тот умре», хотя непонимаю, как ухитрилась прокусить подошву, таких кусачих змей нет даже вАмазонке…

– Да ладно тебе, – сказал я. – Кто это был?

– Самые жестокие… самые умелые… самые лучшиевоины-захватчики…

– Понятно, – прервал я. – Сама видишь, что с нимислучилось, когда высадились на моей планете. Одних перебили каменными топорами,другим подпилили зубы и превратили в лошадей. Только и делов! Кто с салом к нампридет, тот по своему алейхему и получит.

Она выглядела непонимающей, я сжалился, пояснил:

– Кто с чем к нам зачем, тот от того и – того. Теперьвсе понятно?

Она отчаянно помотала головой. Я махнул рукой, что с деревнивозьмешь. Сказано, Бетельгейзе.

Солнце двигается по небу с такой скоростью, что за нимогненный дымящийся след. Не успели и ухом моргнуть, как весь запад окрасился вбагровые цвета. Облака вспыхнули пурпуром, а край земли заискрился кумачовымцветом, то ли митинг вампиловцев, то ли половцы подожгли горящими стреламикрыши мирных, очень мирных и невинных полян.

Огромный багровый шар, распухший, как сердце гипертоника,сполз к горизонту, тот зримо продавился под немалой тяжестью раскаленногослитка металла, а шар соскользнул на ту сторону. Облака вспыхнули еще ярче,подсвеченные снизу. Я судорожно оглядывался по сторонам. Над машиной пролетелабольшая птица, знакомо каркая, но я-то знаю, что это за птица, меня перьями необманешь, да хоть в чешуе, что всего лишь бывшие перья, я перевел дыхание и сказалкак можно спокойнее дрожащим голосом:

– Вон там, кажется, деревушка…

– Ты хочешь в отеле? – спросила торкесса. – Сразузаказывай постель пошире!.. Я тебе такие штуки покажу, чтобы ты удовлетворилвсе свои сексуальные фантазии, даже самые необузданные и дикие…

Я посмотрел с растущим подозрением. Что-то за этим кроется.Не станет даже самая раскрепощенная вот так навязываться. Тем более такаякрасотка, ей прямо сейчас на обложку любого журнала – сразу тираж вырастет напорядок.

– В деревнях отелей не бывает, – сообщил я.

Деревушка простая, мирная, типично английская, с аккуратноподстриженной зеленой травой, цветущими газонами. У крайнего дома на завалинкеочень пожилой джентльмен, ухоженные седые бакенбарды выдают в нем бывшегодворецкого, теперь заслуженного пенсионера, цилиндр на голове сидит ровно, несдвигаясь по-блатному на лоб, не сползая по-вэдэвэшному на ухо и не съезжаяпо-шахтерски на затылок.

– Добрый вечер, сэр, – сказал я, – не скажете ли, могуя здесь раздобыть бензина?

Он вежливо поклонился, не вставая.

– Ближайшая бензоколонка в двухстах милях, сэр. Ноутром можете купить бензина у нашего лавочника, у него своя цистерна.

– А сейчас нельзя?

Он вытащил из жилетного кармана часы-луковицу, щелкнулакрышка. Я услышал затейливую мелодию, наконец дворецкий покачал головой:

– Сожалею, сэр. Уже десять вечера, а после шестилавочник уходит играть в бридж. Традиция, сэр!

– Понимаю, – ответил я, в то время как торкесса хлопаларесницами, дурочка еще не понимает, какую власть имеют традиции. – Тогда не подскажете,где нам остановиться на ночь? Боюсь, что у нас бензина не хватит на дорогу.

Он начал медленно подниматься, пошел сильнейший треск,словно великаны ломали сухие деревья, суставы щелкали, стреляли, издавализвуки, словно на Темзе ломало лед, но все же бывший дворецкий выпрямился, взорстрог и чист:

– Эта леди ваша жена?

Я хотел было сказать, что «да», но в этих патриархальныхкраях проверят не только паспорта, но и заставят клясться в церкви, хотя дляменя принести ложную клятву в католической церкви, что два байта переслать – уних не такой Иисус Христос, как у нас, православных, у нас круче, хоть и проще,у них вообще не Иисус Христос, а фигня какая-то, а вот наш русский настоящий,подлинный, а тому же не еврей, а караим, а то и вообще скиф, что уже почтидоказано.

– Нет, – ответил я ликующе, но стараясь, чтобы этовыглядело, как будто я вздохнул с глубоким, прямо-таки бездонным сожалением, –увы, батюшка, нет…

Нас развели не только в разные комнаты или разные дома, нодаже в разные края деревни. Торкесса ярилась, зло сверкала глазками, но я слицемерными вздохами сообщил, что таковы правила этого мира, под одной крышей ямогу покуситься на ее невинность и даже попытаться – о ужас! – обесчестить еесветлое непорочное имя. А заодно и ее тоже. Обесчестить. Как именно, дажеобъяснять не буду, это настолько непристойно, что порядочная молодая леди дажепредставить не может. В этой деревушке живут порядочные люди, им не стануобъяснять, что всяких лядей повидал, в женский монастырь со своим усталым неходят… тьфу, в чужой монастырь… монастырь?.. Это такое культбеспросветучилище…