— Это ты верно заметил. — Веселый капитан помрачнел, и веснушки резче выделились на его лице. — Однако хотя бы чем-то тебя порадую: делом занялся Гриша Старостин. Ты знаешь, он следователь дотошный. Уже позаботился о том, чтобы наши коллеги из Приморска отыскали какую-то флешку, где был записан важный разговор, и переслали файл к нам. Иди к нему, он обо всем расскажет в подробностях.

Громов улыбнулся про себя. Ему было приятно слышать эти слова. Коллеги, настоящие коллеги, а вовсе не те, которые нацепили на себя полицейскую форму и волей-неволей парились с ним в одном отделе, ничего не оставили без внимания. Бодрым шагом он двинулся в кабинет следователя. Гриша Старостин, мужичок лет сорока, невысокого роста, с уже намечающейся лысиной в редких мышиных волосах, был заядлым курильщиком, настолько заядлым, что каждая вещь в его кабинете намертво пропиталась табачным дымом.

Гриша непрестанно дымил как паровоз, и дым, серым облачком вырываясь из всех щелей его кабинета, расползался по коридору, напрягая пропагандистов здорового образа жизни.

Табачный дым и сигарета были его фирменными знаками, по ним можно было вычислить, где Гриша — в отделе или на выезде.

Присутствие коллеги Виталий почувствовал, находясь еще на первом этаже. Едкий запах полз, как змея, осваивая все углы и закоулки, и Громов, вздохнув, постучался в обшарпанную дверь.

— Кого еще там? — услышал он знакомый хриплый голос курильщика и через секунду уже сжимал друга в объятиях.

— Вот не поверишь, — Старостин улыбался, показывая желтые от табака зубы, — только о тебе думал. Знал, что ты приедешь — к гадалке не ходи. В общем, в деле вашей семьи почти поставлена точка. Сегодня я допрашивал Марию Собченко, ну, твою лжесестричку. Сводную сестричку допросить пока не дали: у нее хотя и незначительная, но все же потеря крови, которая при лейкемии весьма нежелательна, сейчас она под капельницами, по иронии судьбы, в той же больнице, где лежит твой дядя. Кстати, как он?

— Плохо, — помрачнел Громов. — В коме.

Старостин подошел к окну и задумчиво посмотрел на начавшее темнеть небо.

— Самое лучшее, — заметил он, — не думать о плохом. Говорят, мысли материализуются, и я в это верю. Твой дядя — сильный человек, он обязательно выкарабкается.

— Хотелось бы верить, — вздохнул детектив. — Ладно, давай сменим тему. Расскажи, что удалось нарыть.

— Твоей настоящей сестре Марии для осуществления преступных замыслов — не буду повторяться, знаешь каких — потребовались люди, — начал Старостин. — В Приморске ее познакомили с двумя уголовниками, привлеченными обещанием хорошего куша, если дело выгорит, а дуру и бездельницу Агапову она отыскала по Интернету. Вконец скатившаяся девушка продавала почку. Так они и познакомились, встретились, и между ними состоялся весьма любопытный разговор. Кстати, ты можешь послушать оригинал. — Он минуту колдовал с компьютером, отыскивая нужный файл, вывел изображение на полный экран, и Виталий увидел Марию, выглядевшую так, будто она несколько дней не ела, а только пила, причем не воду, и ночевала неизвестно где, и уверенную в себе сводную сестру, с длинными белыми густыми волосами, еще не выпавшими после химиотерапии.

— Итак, ты должна будешь убить моего брата Леонида, но только так, чтобы это выглядело как идеальное убийство, — вещала Собченко, и ее бледное, без кровинки, лицо оставалось равнодушным, — потом уговорить родственников сдать анализ ДНК, чтобы умерить их пыл, — я думаю, моя сестра воспротивится появлению еще одной дочери Воронцова всеми фибрами души, а когда он покажет, что ты родная кровь, постараться рассорить оставшихся в живых — с ними легче будет справиться. Свету и Виталия я предоставлю своим ребятам, ты же займешься моим папашей, который, чувствуя вину, ни в чем тебе не откажет. Каждый день ты будешь должна подмешивать ему в чай или кофе — черт его знает, что он любит, — вот это лекарство, — она сунула ей в руки какую-то упаковку. Через пару недель он умрет от инсульта, и вскрытие ничего не покажет, лекарство растворится через час после приема. Так что не вызывай сразу «Скорую», подожди чуток. Когда все Воронцовы подохнут, мы станем наследниками и разделим богатство через полгода. Ты довольствуешься одной четвертой доли.

Маша скривилась:

— Почему так мало?

— Для тебя это даже многовато, моя девочка, — заверила ее сводная сестра. — Гораздо больше, чем ты выручила бы за свою трухлявую почку. Учти, если бы не одни обстоятельства, ты бы не получила и этого, твоя доля уменьшилась бы втрое. В старом доме деда Воронцова спрятаны драгоценности, и они принадлежат мне и еще двум человекам, которые прикроют нас, если это потребуется, и профинансируют. Они уже дали мне деньги, чтобы я смогла подлечиться и принять участие в этой операции. — Мария швырнула на стол пачку денег: — А это тебе. Сними комнату, только не шикарную. Когда за тобой приедут родственники, они должны увидеть, в каких плохих условиях тебе приходится жить. Это еще больше подействует на твоего так называемого папашу. Ну, по рукам? — Агапова молчала. — Ну, по рукам? — повторила сводная сестра, закипая. — Я думала, ты с радостью ухватишься за мое предложение.

— Я не хочу никого убивать, — прошептала Маша, сунув пальцы в сальные волосы. — Я не буду убивать твоего брата. И твоего отца я тоже не хочу убивать.

Бледная рука Марии Собченко, такая тонкая, что, казалось, переломится от небольшого напряжения, схватила пачку денег.

— Ну, на нет и суда нет, — ответила она спокойно. — Когда-нибудь, уже став инвалидом, да-да, став инвалидом, потому что с одной почкой нормально живут только денежные люди, и умирая где-нибудь в бомжацком притоне, ты вспомнишь, что когда-то у тебя был неплохой шанс разбогатеть, пусть даже не очень честный, но ты его упустила. Что ж, счастливого пути. Любая девчонка на твоем месте согласилась бы, и поэтому я вовсе не парюсь, где найду тебе замену.

У Агаповой дрожали руки, длинные пальцы с обгрызенными ногтями трепетали.

— Да, но убить, убить… Убить твоего брата, чтобы это выглядело как несчастный случай… Я никогда такого не делала, я не смогу… Меня сразу поймают, и тут же все выяснится.

Собченко внимательно изучала лицо своей невольной подельницы, потом приподняла волосы и бросила: они белоснежным покрывалом опустились на плечи.

— Ладно, братиком я займусь сама, — пообещала она твердо. — Есть у меня кое-какие задумки. — Девушка поднесла к бледному лицу маленькое ручное зеркальце. — Как я выгляжу? Вроде пока ничего, потянет. Представь, что скоро этих роскошных волос — маминой гордости — не станет. Они уже лезут клочьями, смотри. — Ее тонкая рука, казалось, лишь провела по белоснежной гриве, и довольно внушительный клок волос остался между пальцами. — Видишь? Максимум через две недели я стану лысой, как мяч, так что придется поторопиться. Но покончить с моим папашей придется тебе. В общем-то, работа плевая: подливай ему в его напитки содержимое ампул — и все. Говорю же: помрет — ни на кого не подумают, вскрытие покажет инсульт. Да, плевая работа, а денежки хорошие. — На тонком гладком лбу сводной сестры показалась испарина — она утомилась. — На сегодня разговор окончен. Иди сними себе приличную комнатенку и обдумывай услышанное. План будем корректировать в процессе. На связи. — Она легла на уже разобранную кровать, даже не посмотрев вслед Маше, которая тихо вышла из комнаты и захлопнула дверь.