— Вы не откажетесь как-нибудь пообедать со мной?

Она немного удивилась, но затем кивнула. Кто его знает, вчем тут дело, скорее всего ему просто нужен друг. Она не возражала.

— Разумеется. С удовольствием.

— Тогда я вам позвоню…

— Спасибо, Тони.

Она пожала ему руку и поднялась к себе, чтобы засесть зарепортаж, где будет рассказываться о том, что произошло с ней накануне. Но,закончив его, она долго сидела, глядя в пространство, и думала о маленькоммальчике, отец которого пять лет назад уехал воевать во Вьетнам. Она и сама незнала почему, но сердце сжималось от сострадания к Джою.

Тони позвонил ей на следующей неделе, когда снова появился вСайгоне. Пакстон он не застал — она была на выезде с Ральфом и другимижурналистами, но, вернувшись, перезвонила Тони по телефону, который тотоставил: Он остановился у друзей на базе в Таи Сон Нхат. Тони спросил Пакетом,не хочет ли она пообедать с ним или, быть может, сходить на базе в кино.Пакстон подумала, что это, пожалуй, будет неплохо — в кино она уже не была столет.

Тони заехал к ней в семь. Она едва успела принять душ,помыть голову и переодеться, а он уже стучал в дверь. Они пошли обедать в«Рамунчо» на первый этаж Эден-билдинга.

Это был неплохой французский ресторан, куда ходили многиеамериканские военнослужащие. Никто не обратил внимания на Пакстон и ееспутника, и они спокойно болтали, смеялись и шутили.

Теперь, познакомившись поближе, они чувствовали себя легко вобществе друг друга. У Тони оказалось неподражаемое чувство юмора, и он в такихкрасках живописал армейскую жизнь, что Пакстон смеялась до слез.

— Так какого черта вы все время остаетесь на новыйсрок? — спрашивала она.

— А что мне еще остается? Занимаясь ночами, я прошелдвухгодичный курс колледжа. Свободно говорю по-испански. Довольно сносно меняюпеленки. — Ведь именно Тони ухаживал за умирающей дочерью. — Оченьможет быть, из меня вышел бы неплохой руководитель. Я четыре с половиной годабыл «туннельной крысой» — что это мне дает? Наверное, я смогу работать внью-йоркской канализации. А что еще?

— А как же ваша ферма и виноградник в долине Напа?

— Ну, для этого еще полно времени. Кроме того, —признался Тони, — не люблю бросать дело на полдороге.

Но он покинул своего сына. Правда, тогда ему было всегодвадцать пять и у него не осталось сил бороться.

— А вы? — спросил он Пакстон. — Кем высобираетесь стать в будущем?

— Я стану Элли из Изумрудного города, — незадумываясь ответила Пакстон. — У меня есть кое-какие соображения насчетсеребряных башмачков.

— Теперь я понял, почему вы мне понравились, —ухмыльнулся он. — Вы чокнутая. — Затем он спросил, но уже серьезно:

— Будете продолжать работу в газете, когда вернетесьназад?

— Наверное. Я ведь всегда хотела стать журналисткой, и,по правде говоря, мне это нравится.

— Счастливая вы. Зарабатываете на жизнь без лжи игрязи. — Они оба сразу припомнили случай в Кучи и засмеялись. — Грязьпридется оставить. Кстати, чем вы занимались на этой неделе?

Пакстон рассказала. Она не боялась ни грязи, ни вражескихпуль, не боялась увидеть отвратительное лицо войны. Тони был потрясен. И хотяон за нее очень тревожился, его уважение к Пакстон еще больше выросло.

В конце концов в кино они так и не пошли. Вместо этого ониотправились в бар и там несколько часов кряду болтали обо всем на свете: оВьетнаме, о Билле, о семье Тони и даже о старой няне Квинни.

— Мне кажется, я знаком с вами всю жизнь, —восхищенно сказал Тони, прощаясь. Пакстон оказалась такой отзывчивой и мягкой,с ней было так легко.

— Мне тоже, — призналась она. — Это со мнойнечасто случается.

Им обоим было хорошо друг с другом. Пакстон даже рассказалаТони о своих отношениях с матерью. Они так и не смогли найти общий язык. Толькооднажды, когда погиб Питер, промелькнула искра понимания. Но Пакстон уехала воВьетнам, а когда вернулась, они больше не понимали друг друга. Слишком уж они сматерью разные.

— Такого друга, как вы, у меня не было сдетства. — Он рассмеялся счастливым смехом. — Знаете, такогоприятеля, которому можно все рассказать. — Когда-то в школе так бывало сБарбарой, но с тех пор много воды утекло.

— Когда снова будете в Сайгоне? — спросилаПакстон.

Они стояли в холле гостиницы. Было два часа ночи,комендантский час давно начался.

— Еще не знаю. Я позвоню. — Он замолчал, а затем,как будто решившись, коснулся ее плеча.

Телефон зазвонил через два дня. Тони поменялся с кем-тодежурством и теперь очень вежливо предложил ей сходить в кино. На этот раз оничуть не доехали до базы Тан Сон Нхат, но впереди на дороге подорвалась машина,образовалась чудовищная пробка, и в конце концов им пришлось развернуться иехать обратно в Сайгон.

— Ну что теперь? Мюзик-холл в Радио-сити? Бродвейскаяпьеса? Гамбургер и коктейль у Шраффа?

— Только не это, — застонала она, — а то ещезаскучаю по дому.

— Может, потанцуем в ночном клубе?

— Ну нет, лучше пойдем к тебе, будем смотреть телевизори жевать попкорн, — поддразнила Пакстон. Теперь он застонал — Ладно, кчерту. Пошли в гостиницу, посидим, поболтаем.

Так они и сделали. И на этот раз, прощаясь в холле, он увлекее в темный угол и поцеловал. Его пальцы пробежали по ее волосам, дотронулисьдо шелковистой матовой кожи плеча.

Он застонал, так было мучительно думать о ней.

— Становится тяжело, — сказал он голосом жевуновиз Волшебной страны, приводя в порядок брюки. Она рассмеялась.

— Ты невозможный, — сказала Пакстон, целуя его.

— Я невероятно возможный, уверяю тебя. Хочешьпопробовать? — прошептал он над самым ухом, и она снова улыбнулась.

— Нельзя же смешить в такой момент, — прошепталаона, а он поцеловал ее в губы.

— Прости… — А потом, как будто из пустоты:

— Пойдем наверх, Пакси…

— Я боюсь, — прошептала она.

— Не бойся.

Но она ничего не могла с собой поделать. Все, кого оналюбила, гибли. А вдруг то же самое случится и с ним? Она не могла этогодопустить — ради него, ради себя. Пакетом пыталась это объяснить — там в темномгостиничном холле, а Тони только нежно посмотрел на нее и откинул с плеч еешелковистые светлые волосы.

— Мы не в силах ничего изменить, Пакси. Все свершаетсяна небесах, все в руках Божиих. Чему быть, того не миновать.

Ты не виновата в том, что погиб Билл… и Питер… Не важно, чтоя тогда говорил. Будем брать, что имеем, пока не поздно.