— Не ужасно, а прекрасно, поверь мне. — Он нежнопоцеловал ее. — Честное слово.

Они ни разу не упоминали ни о свадьбе, ни о том, что у нихмогут быть дети, но оба знали, что так оно и случится, если им удастсявыбраться из Вьетнама живыми. Но об этом они также молчали, вместо этогообсуждая отдых в Бангкоке и решая, что подарить Джою на Рождество.

Наконец в середине сентября Тони получил пятидневный отпуск,и они с Пакстон поехали в Гонконг. Там он купил колечко и без всяких объясненийнадел ей на палец. Это было миленькое колечко с двумя сердечками — рубиновым ибриллиантовым, и Пакстон оно очень понравилось. Этим подарком было сказано все.Они провели в Гонконге сказочно прекрасные дни, живя в посольской гостин??це,как и другие американские военнослужащие, проводившие здесь отпуск с женами иподругами.

Когда они вернулись, Пакстон узнала, что Ральф уехал вДананг, и подумала, что это совсем неразумно с его стороны. Роды могли начатьсяв любой момент, и Пакстон уже не раз говорила Ральфу, что он должен быть всевремя рядом с Франс, на что тот отвечал, что не может сидеть и ждать, пока онародит. К Франс ходила акушерка, а если что-то пойдет не так, то на этосуществует врач. Кроме того, он оставил ей телефон Пакстон и вообще, уезжая,был уверен, что вернется по крайней мере за неделю до родов.

Однажды ночью, когда после бурных объятий Пакстон и Тоникрепко спали в номере «Каравеллы», зазвонил телефон.

Пакстон подняла трубку.

— М-м… да? — Она никак не могла сообразить, ктоэто может звонить в такое время. В темноте она попыталась разглядеть циферблатчасов. Четыре утра.

— Это Пакстон? — говорили с французским акцентом,и Пакстон сначала ничего не могла понять. — С вами говорит Франс.

О Боже! Пакстон села на кровати, мучительно соображая, гдеможет быть сейчас Ральф.

— С вами все в порядке?

— Все хорошо… — Пакстон буквально видела, как Франссейчас вежливо улыбается в темноте. Она принадлежала к тем людям, которыеникогда не жалуются, никому не усложняют жизнь и никогда не выпячивают свое"я". И тем не менее сейчас она звонит Пакстон, с которой едвазнакома, — в четыре утра. — Тысячу раз прошу прощения, — вежливоначала Франс, но вдруг замолчала. Пакстон недоумевала, что происходит. Ей и вголову не пришло, что у несчастной начались схватки и от боли она просто не всостоянии говорить. — Ральфа нет, — снова начала Франс, — а мнене удалось связаться с акушеркой… а врач, которому я должна позвонить в случае…— Она снова внезапно замолчала. Пакстон заволновалась.

— Франс! Франс! Вы слышите меня? — Она дернуларычаг телефона, думая, что их разъединили. К этому времени проснулся и Тони.

— Что случилось? — Он поднял голову, и Пакстонначала ему что-то объяснять, но Франс снова заговорила, на этот раз чуть болееопределенно.

— Я не могу связаться ни с акушеркой, ни с врачом… и уменя здесь ан… Мне очень неловко вас беспокоить, но, может быть, вы могли быотвезти меня в больницу и подержать Ана у себя, пока Ральф не вернется… — Онаснова замолчала, но на этот раз Пакстон сообразила, что происходит. Тони,внимательно смотрел на нее.

— Конечно, я сейчас приеду. Но вы уверены, что все впорядке? Может быть, лучше вызвать «скорую»?

— Нет-нет, не стоит, — вежливо ответилаФранс. — А вы скоро приедете?

— Прямо сейчас… Франс… у вас уже начались роды?

— Надеюсь, я успею добраться до больницы. Спасибо… —снова начала она, но неожиданно повесила трубку.

Пакстон не знала, что Франс сейчас корчится от невыносимойболи. Она уже больше не могла стоять на ногах и потому бросила трубку. Онаслишком долго ждала, и теперь боль нарастала очень быстро. Тем временем у себяв номере «Каравеллы»

Пакетом поспешно одевалась, Тони тоже соскочил с кровати.

— Я довезу тебя до Джиадинха. Сейчас машин мало, мыбыстро доберемся, — сказал он, натягивая униформу.

— Интересно, где там ближайшая больница? — Пакстонстаралась сохранять спокойствие, хотя это удавалось с трудом.

Уж лучше, когда по тебе стреляют.

— Кажется… нет, точно не знаю. Надо спросить внизу,когда будем выходить. — Он уже оделся, а Пакстон в блузке, юбке исандалиях расчесывала волосы. — Как она, кстати?

— Странно как-то. Она все время замолкала, так что ясначала даже подумала, что нас разъединили.

— Если память мне не изменяет, началось.

Пакстон взялась за зубную щетку.

— Иначе бы она не позвонила.

Через двадцать минут они были уже на Джиадинхе. Они добежалидо дома, где жили Ральф и Франс, и Пакстон позвонила. Очень долго никто неоткрывал, и Пакстон уже подумала, не уехала ли Франс в больницу, не дождавшисьих, но Тони увидел свет на втором этаже. Они позвонили снова и стали ждать.Прошло немало времени, прежде чем Франс удалось их впустить. Они вбежали вверхпо лестнице и увидели несчастную женщину. Она скрючилась от боли у входнойдвери, за ней по полу тянулся мокрый след. Увидев, что Пакстон не одна, онастрашно испугалась, но с первой же минуты Тони повел себя так, будто роды былидля него в порядке вещей. Отяжелевшая женщина оперлась на его руку, и он помогей добраться до кровати. На Франс был халат, а под ним розовая ночная рубашка.В соседней комнате мирно спал маленький мальчик. Пакетом осторожно прикрыладверь, стараясь не разбудить его, и спросила Франс, не пыталась ли та еще раздозвониться до доктора.

Но Франс только отрицательно покачала головой и схватилаТони за руку. Ей уже было безразлично, кто ее держит, и она не замечала ни его,ни Пакстон.

— Франс, вам нужно одеться. — Пакстон стараласьговорить спокойно, но стоило ей произнести эти слова, как Франс издала слабыйкрик и, сама того не желая, снова схватила Тони за руку. Он осторожно приподнялее и аккуратно уложил обратно на кровать. Наконец схватка кончилась.

— Франс, — тихо сказал он, — вас нужнодоставить в больницу. Я вас понесу, — добавил он, но она с ужасным крикомснова схватилась за него. Женщина совершенно обезумела от болей, которыеначались еще до полуночи. Теперь же пробило пять. Внезапно Пакстон увидела напростыне кровь, и ей стало страшно. Она хотела указать на это Тони, но тот ибез нее прекрасно понимал, что происходит. И понимал куда лучше, чем Пакстон.

— Мы никуда не едем, — спокойно сказал он. —Принеси полотенца, все, какие сможешь найти, и газеты, много газет. — Онначал снимать ботинки. Пакстон на миг подумала, не сошел ли он с ума.

Тони хотел на минуту отойти от Франс, но она не отпускалаего. В перерывах между схватками она шептала: "Извините…

Извините меня…" Но боль снова накатывала. Пакстонсовершенно не понимала, что мог Тони находить во всем этом прекрасного. Этобыло ужасно, страшно и невыносимо больно.