Будем любить друг друга, будем вместе, пока возможно. А есличто-то случится, будем знать, что мы сделали все, что могли, Пакстон, ты же неможешь теперь всю оставшуюся жизнь прятаться в страхе, думая, что можетпроизойти.

— У меня такое чувство, будто я их убила, —печально сказала она со слезами на глазах, и он теперь ненавидел себя за теслова, которые вырвались у него, когда он совсем ее не знал.

— Ты никого не убивала, и прекрасно об этом знаешь… Тыпросто испугалась… — Он обнял ее и крепко прижал к себе. — Малышка моя, небойся. Я никогда никого не любил так, как тебя… Не убегай от меня, пожалуйста…— Он посмотрел на нее, как не смотрел ни на одну женщину, и сказал ей то, чегони одной женщине не говорил. Но теперь это была правда. — Ты мне оченьнужна.

Они оба были нужны друг другу. Каждому нужен кто-нибудь. Этовыше человеческих сил, если ты совсем один, — ежедневно сталкиваться сужасом и жестокостью и переживать это.

Он повел ее наверх в комнату, думая о том, что они толькочто сказали, и крепко прижимая ее к себе. Дойдя до двери, он еще раз обнял ее,поцеловал, а затем заглянул ей в глаза.

— Что бы ни случилось, Пакстон… что бы ты ни решила… явсегда буду любить тебя.

Он повернулся и, не оглядываясь, ушел вниз по лестнице, аона стояла и смотрела ему вслед.

Через несколько дней Пакстон получила телеграмму отВильсонов из Сан-Франциско. Габби родила третьего ребенка — девочку, и обе оничувствуют себя хорошо. Пакстон была рада за подругу, но вся их жизнь казаласьтакой далекой, такой чужой. А в конце недели по телетайпу начали поступать сообщенияо грандиозном скоплении молодежи на концерте в незнакомом Пакстон месте,которое называлось Вудсток.

Она снова встретилась с Тони, и на этот раз они попали-такив кино и посмотрели «Режиссеров» — фильм, который им обоим понравился.Посмотрели и специальный выпуск новостей о первом человеке, шагнувшем нескольконедель назад на поверхность Луны, — когда Тони увидел это, он чуть непрослезился.

А потом они на базе ели гамбургеры и пили молочный коктейль,рассказывая друг другу о своем детстве. О том, как она росла в Саванне, а он вНью-Йорке. Это было как день и ночь.

Когда Пакстон стала рассказывать о дочерях Гражданскойвойны, Тони отказывался верить.

— Пакстон, этого не может быть… Ты хочешь сказать, чтоесть такие, кто до сих пор переживает из-за Гражданской войны? Просто неверится…

Еще она рассказывала о своем отце, о том, как они вместеиграли, о любимых субботах, когда она сидела у него в офисе. А Тони говорил,как каждое лето они с отцом работали в Бронксе и как в конце концов, очень нескоро, их семья заработала немного денег. И как много он сам работал, чувствуясебя взрослым, хотя был еще ребенком, и как ему это нравилось. И что ониспытывал, когда родилась дочь, и что он чувствовал, когда она болела и когдаумерла. Он думал, что не переживет этого. А потом появился Джой, маленькоечудо, причем чудо здоровое, сильное, крепкое.

— Ты даже не представляешь себе, что это такое. —Едва он заговорил о дне, когда родился Джой, его глаза заблестели, хотя онтеперь нечасто позволял себе вспоминать об этом. — Это ни на что непохожее чувство… когда у тебя появляется ребенок. — И почти без всякогоперерыва спросил:

— Ты хотела бы иметь детей, Пакс? — Он еще не знало ней всего, хотя успел узнать достаточно. Во Вьетнаме люди за несколько днеймогут узнать друг друга лучше, чем дома за целую жизнь.

— Наверное. Я еще об этом не думала. — Затеммедленно добавила:

— Нет, не совсем так. — Ей хотелось быть с ним доконца откровенной. Такова была ее натура. — Кажется, с Питером я думала,что когда-нибудь мы заведем детей… Но с Биллом нет. Наверное, потому что Яникогда не разрешала себе надеяться, что он на мне все-таки женится. А вдругнет? Не хотелось разочарований. Но самое смешное, что с детьми я не знаю, каксебя вести.

— Так это с чужими, — успокоил ее Тони. — Сосвоими все совершенно по-другому. Это такое чудо. Трудно даже объяснить. С нимитакая сильная внутренняя связь, ведь они — часть тебя самого, и это навсегда.

Она ласково взглянула на него поверх стакана с коктейлем:

— И ты это чувствуешь по отношению к Джою? Даже сейчас?

Тони кивнул, затем задумался И снова взглянул на нее.

— Да, — уверенно ответил он. Несмотря ни на что,сомнений не было. — Именно так.

— Тогда ты должен поехать и навестить его.

— Да, наверное, — хрипло сказал он.

Потом они танцевали, и в завершение Тони проводил Пакетов догостиницы. Когда они поднимались по лестнице, он крепко обнимал се одной рукой.Тони и не ожидал, что Пакстон пригласит его зайти. Он поцеловал ее на прощаниеи собирался уходить, но почувствовал, что она удерживает его за рукав. Тониобернулся и увидел, что дверь в комнату Пакстон открыта. Он не посмел спросить,что это значит, а просто пошел за ней и, когда дверь закрылась, крепко обнял ееи прильнул к ее губам. Так, как ее, он не целовал никого годами, а быть может,и никогда. И Пакстон отвечала ему так, как не отвечала никому. С ним все былопо-другому. Она иначе чувствовала, думала, вела себя. Тони заставил ее вновьощутить себя молодой и невероятно женственной и, главное, самой собой. Какбудто она с рождения была предназначена ему и ждала его всю жизнь. То же самоечувствовал и Тони. Он так д сказал ей, когда они лежали рядом.

— Знаешь, я никогда никого не любил как тебя, Пакси.Мне даже захотелось собрать вещи и бежать отсюда без оглядки — вместе с тобой,пока мы не окажемся дома, живые и невредимые, навсегда.

Но во Вьетнаме так опасно думать. И они оба это знали.

Он провел эту ночь у нее, а затем и много других ночей. Иудивительно — к концу лета они жили уже почти как муж и жена. Повсюдупоявлялись вместе, когда Тони был свободен. А Пакстон рассказывала ему обовсем, даже о том, чего раньше она ни с кем не обсуждала, например, о выездах сРальфом.

Тони тоже старался ей все рассказывать, но о своих военныхоперациях часто умалчивал, когда они оказывались слишком опасными, — он нехотел ее лишний раз беспокоить.

Ральф поначалу принял Тони в штыки, но затем и он смягчился,так что в самом начале сентября они все четверо отправились вместе обедать.Бедная Франс растолстела невероятно, и Ральф все время ее поддразнивал, покаТони не сказал ей, что она выглядит очень красивой. Пакстон была тронута. Носебя она просто не могла представить в таком положении: как это — ходить сребенком внутри? Один раз она даже заметила, как он шевельнулся, но большевсего Пакстон поразило то, что Франс, казалось, не обратила на это никакоговнимания.

— Это, наверное, больно, — говорила Пакстон, когдаони с Тони остались одни. — Как это ужасно — стать такой огромной,неуклюжей.