Мы не успели пройти и десяти шагов к шумному бару, всеголишь миновали несколько домов вниз по улице, как вдруг три призрачных силуэтавышли из тени нам наперерез. Двое головорезов встали у нас за спиной так близко,что я мог чувствовать затылком их дыхание. Третий, поменьше остальных, ногораздо более зловещий, заступил нам дорогу. Он был все в том же в плаще, егомасляная улыбка лучилась удовольствием.

— Ага, кто это у нас тут? Да это мой старый знакомый,человек с тысячей лиц, — сказал инспектор Фумеро.

Фермин вздрогнул так, что мне показалось, будто брякнули всеего кости, от его красноречия остался только сдавленный стон. Двое мясниковскорее всего были агентами криминальной полиции, они уже держали нас за волосыи правую руку, готовые вывернуть ее при первом признаке сопротивления.

— Надо же, какая удивленная физиономия… Думал, я давнопотерял твой след, правда? Возомнил, что такое дерьмо, как ты, может обвестименя вокруг пальца и сойти за порядочного гражданина? Ты, конечно, придурок, ноне такой же. Я слышал, ты суешь вот этот огромный нос не в свое дело, этоплохо… Что ты там затеял с монашками? Облагодетельствовал какую-нибудь из них?И почем они теперь берут?

— Я свято чту неприкосновенность чужих задниц, особенноесли речь идет об обете безбрачия. Если бы вы поступали так же, вы неплохосэкономили бы на пенициллине, да и с пищеварением проблем стало бы меньше.

Фумеро злобно хохотнул:

— Вот-вот, я и говорю. Храбрец. Если бы все подонкибыли вроде тебя, моя работа смахивала бы на праздник. Скажи-ка, ты себя каксейчас называешь? Гари Купер? Расскажи-ка мне, какого черта ты делал в приютеСвятой Лусии, и тогда, быть может, отделаешься всего лишь парой синяков.Давай-давай, выкладывай, зачем вы туда ходили? Ну конечно, к твоей ядренойматери. Сегодня у меня неплохое настроение, раз уж я до сих пор не отвел тебя вучасток и не попробовал на тебе паяльную лампу. Ладно, будь же хорошиммальчиком и расскажи своему другу инспектору Фумеро, какого дьявола вы там делали.Проклятие, пойди мне навстречу, и не придется перекраивать физиономию этомупарнишке, чьего покровителя ты из себя корчишь.

— Только дотроньтесь до него, и я клянусь…

— Ух ты, как страшно, я прямо обделался.

Фермин сглотнул и собрался с духом:

— Уж не в те ли штанишки от матросского костюмчика,который вам справила матушка, знаменитая судомойка? Жаль, если так, ведьмоделька вам шла просто сказочно.

Инспектор Фумеро побледнел, взгляд стал невыразительным.

— Что ты сказал, урод?

— Что, похоже, вы унаследовали вкус и добропорядочныеманеры от доньи Ивонны Сотосебальос, дамы из высшего общества…

Фермин не отличался мощным сложением, и первый же ударопрокинул его на землю. Он скорчился от боли в луже, в которую приземлился, аФумеро бил его ногами по почкам, в живот, по лицу. Я потерял счет пинкам послепятого. Фермин не шевелился, не мог защищаться, не мог даже дышать. Двое крепкодержавших меня полицейских неуверенно засмеялись.

— Стой спокойно, не вздумай вмешиваться, — шепнулодин из них, — Мне бы совсем не хотелось сломать тебе руку.

Я тщетно задергался, пытаясь освободиться, и случайно увиделлицо этого агента. Я тут же его узнал: это был тот самый человек в плаще сгазетой из бара на площади Саррья, который потом оказался с нами в автобусе исмеялся над шутками Фермина.

— Знаешь, больше всего меня бесят те, кто копается вдерьме и в прошлом! — кричал Фумеро, кружа над Фермином. — Что было,то было, понимаешь? Тебе говорю и твоему идиоту-приятелю. А ты, малыш, смотри иучись, ты следующий.

Я смотрел, как инспектор Фумеро избивает Фермина подпокосившимся фонарем, и даже рта открыть не мог. Помню ужасный, глухой звук отбезжалостных ударов, сыпавшихся на тело моего друга. Я до сих пор ощущаю больот них… А в тот момент я просто трусливо обмяк в руках полицейских, дрожа иплача от страха.

Когда Фумеро надоело молотить неподвижное тело, он распахнулплащ, расстегнул молнию на брюках и стал мочиться прямо на Фермина. Тот нешевелился, похожий на груду старого тряпья. Пока Фумеро изливал свой щедрыйпоток на Фермина, я по-прежнему не мог сказать ни слова. Закончив, инспекторзастегнул ширинку и подошел ко мне. Он был весь в поту и тяжело дышал, один изполицейских протянул ему платок, и Фумеро вытер лицо и шею. Потом онприблизился ко мне вплотную и впился в меня взглядом.

— Ты не стоишь такого мордобоя, малец. Это проблемытвоего друга: вечно он вступается не за тех, за кого надо. В следующий раз яего уделаю по самое некуда, и виноват будешь ты.

Я был готов к удару, к тому, что пришла моя очередь, и вглубине души даже ждал этого. Мне стало бы легче, побои избавили бы меня отстыда за то, что я и пальцем не шевельнул, чтобы помочь Фермину, а ведь онполучил за то, что защитил меня, как всегда.

Но Фумеро не ударил, лишь посмотрел с презрением и потрепалменя по щеке.

— Не волнуйся, малыш, О трусов я руки не мараю.

Полицейские расхохотались, радуясь тому, что спектакльокончен. Они явно хотели оказаться отсюда как можно дальше и так и ушли втемноту, смеясь. Я бросился к Фермину, который пытался подняться и нашарить вгрязной воде выбитые зубы. Кровь была у него повсюду: на губах, на веках, шлаиз ушей и носа. Увидев меня живым и здоровым, он еле заметно усмехнулся, и яподумал, что умру на месте. Я упал перед ним на колени и осторожно поддержал, авесил он даже меньше, чем Беа.

— Фермин, боже мой, надо в больницу…

Тот отказался наотрез:

— Отвезите меня к ней.

— К кому, Фермин?

— К Бернарде. Если я и сдохну, то хоть у нее на руках.

Той ночью я вновь оказался в доме на Королевской площади,хотя когда-то поклялся, что в жизни не переступлю этот порог. Двое завсегдатаев«Шампаньет» наблюдали сцену избиения, стоя в дверях кафе, и теперь вызвалисьпомочь дотащить Фермина до стоянки такси на улице Принсеса, а официант позвонилпо номеру, который я ему дал, и предупредил о нашем приезде. В такси мы ехали,казалось, вечно. Фермин потерял сознание еще до того, как машина тронулась сместа, я прижимал его к себе и пытался согреть. Моя одежда пропитывалась еготеплой кровью. Я шептал ему, что мы скоро приедем, что все будет хорошо, иголос мой дрожал. Таксист поглядывал на меня в зеркало.

— Слушайте, мне неприятности ни к чему! Если этот типотдаст концы, я вас высажу.

— Помалкивайте и езжайте быстрее.

Когда мы добрались до улицы Фернандо, Густаво Барсело,Бернарда и доктор Солдевила уже ждали у дверей. Увидев нас, в крови и грязи,Бернарда в панике запричитала. Доктор нащупал пульс Фермина и заверил нас, чтопациент жив. Вчетвером мы сумели втащить его на верхний этаж, в комнатуБернарды, где медсестра, которую привел с собой врач, уже приготовила все, чтонужно. Как только больной оказался на кровати, она стала его раздевать, адоктор Солдевила приказал нам выйти и не мешать сестре заниматься делом. Онзахлопнул двери у нас перед носом с лаконичным «он выживет».