— Раз уж вы об этом, то иногда я вроде бы слышукакой-то неблагозвучный и неритмичный шум, как будто макака пытается играть напианино.

Барсело нахмурился: было слышно, как Клара все еще стучалапо клавишам.

— Не волнуйтесь, Даниель, со мной бывало и похуже. ЭтотФумеро даже свое клеймо не может поставить как надо.

— Так, значит, новое лицо у вас от самого инспектораФумеро, — сказал Барсело. — Вы вращаетесь в высших сферах!

— До этой части рассказа я еще не дошел, — ответиля.

Фермин бросил на меня тревожный взгляд.

— Успокойтесь, Фермин, Даниель вводит меня в курс вашихпохождений, и я должен признать, что история интереснейшая. Да, Фермин, а какнасчет того, чтобы и вам исповедаться? Имейте в виду, я два года проучился всеминарии.

— А посмотреть на вас, так не меньше трех, дон Густаво.

— О времена, о нравы! Никто нынче греха не боится. Выпервый раз в моем доме — и уже в постели со служанкой.

— Посмотрите только на нее. Ах, бедняжка, вылитыйангел! Мои намерения чисты, дон Густаво.

— Ваши намерения — дело ваше и Бернарды, она уже немаленькая. Ну ладно. В какие авгиевы конюшни вы вляпались?

— Даниель, что вы успели рассказать?

— Мы дошли до второго акта: появление femmefatale, — уточнил Барсело.

— Нурии Монфорт? — спросил Фермин Барсело снаслаждением облизнулся:

— Ах, там еще и не одна? Просто какое-то похищение изсераля.[85]

— В присутствии моей невесты попрошу говорить о такихвещах потише.

— У вашей невесты в крови полбутылки бренди «Лепанто».Ее сейчас из пушек не разбудишь. Ну же, пусть Даниель расскажет остальное. Триголовы лучше, чем две, особенно если третья — моя.

Фермин, несмотря на повязки, попытался пожать плечами.

— Я не возражаю, Даниель, решайте сами.

Смирившись с тем, что дон Густаво Барсело оказался с нами водной лодке, я довел рассказ до момента, когда Фумеро со своими людьмивстретили нас на улице Монкада несколько часов назад. Когда я закончил, Барселовстал и принялся расхаживать по комнате, размышляя. Мы с Фермином осторожнонаблюдали за ним, а Бернарда храпела, как бычок.

— Девочка моя, — умиленно шепнул Фермин.

— Тут много интересного, — сказал, наконец,букинист. — Ясно, что инспектор Фумеро завяз здесь по самые уши, воттолько как и почему — не могу уловить. С другой стороны, эта женщина…

— Нурия Монфорт.

— Да, вот еще тема: Хулиан Каракс возвращается вБарселону, и его тут убивают через месяц, причем до этого никто его ни разу невстретил. Ясно, что та женщина врет, особенно насчет времени.

— Я об этом и говорю с самого начала, — сказалФермин. — Но ведь у нас тут горячая юность, которая ничего видеть нежелает.

— Кто бы говорил. Тоже мне, Святой Хуан де ла Крус.[86]

— Стоп. Давайте успокоимся и обратимся к фактам.Кое-что в рассказе Даниеля кажется мне еще более странным, чем все остальное, иречь здесь не о чем-то эдаком, а об обычной и с виду банальной детали.

— Просветите нас, дон Густаво.

— Отец Каракса отказался опознавать тело Хулиана,сказав, что у него нет сына. Это очень странно, даже противоестественно. Ниодин отец в мире так не скажет. Неважно, что между ними было при жизни, передлицом смерти всякий становится сентиментальным. Стоя у гроба, мы видим толькохорошее и то, что хотим видеть.

— Какие слова, дон Густаво, — вставилФермин. — Можно, я возьму их на вооружение?

— Из всякого правила есть исключения, — возразиля. — Насколько нам известно, сеньор Фортунь был человеком весьма странным.

— Все, что мы о нем знаем, это сплетни из третьихрук, — сказал Барсело. — Когда все в один голос называют кого-точудовищем, тут одно из двух: он либо святой, либо о нем не говорят и половинытого, что есть на самом деле.

— Признайтесь, вы почему-то сразу полюбили этогошляпника, видать, за скудоумие.

— При всем уважении к профессии, когда репутациянегодяя подтверждена только консьержкой, я неизбежно начинаю в ней сомневаться.

— Если следовать вашим правилам, то вообще ничемунельзя доверять. У нас вся информация из третьих рук, и даже из четвертых. И нетолько от консьержек.

— Не верь тому, кто верит всем, — заявил Барсело.

— Нынче вечером вы явно в ударе, дон Густаво, —похвалил Фермин. — Перлы так и сыплются. Мне бы ваш ясный ум.

— Тут бесспорно только одно: вам нужна моя помощь втом, что касается организации и, возможно, финансов. Конечно, если высобираетесь покончить с этим делом до того, как инспектор Фумеро поселит вас вкамере-люкс в Сан-Себас. Фермин, так вы со мной?

— Я — как Даниель. Велит он мне, так я в младенцаИисуса наряжусь.

— Даниель, что скажешь?

— Вы сами все сказали. Что предлагаете?

— Мой план таков: пока Фермин отдыхает, тебе, Даниель,наверное, стоит навестить сеньору Нурию Монфорт и выложить перед ней все карты.Ты, мол, в курсе, что она лжет и что-то скрывает, а дальше будет видно изразговора.

— И чего мы этим добьемся?

— Посмотрим, как она отреагирует. Может, ничего и нескажет. Или снова соврет. Важно, так сказать, вонзить бандерилью в быка,правда, в нашем случае речь идет о телочке (надо же, какой убийственныйобраз!), и посмотреть, куда она нас выведет. Вот тогда вы и вмешаетесь, Фермин.Даниель повесит кошке на шею колокольчик,[87] а вы понаблюдаетеи, как только она проглотит наживку, последуете за ней по пятам.

— Может, она никуда и не пойдет, — возразил я.

— Вот Фома неверующий! Пойдет. Рано или поздно —пойдет. И что-то мне подсказывает, что в этом случае скорее рано, чем поздно. Яисхожу из особенностей женской психологии.

— А вы тем временем чем займетесь, доктор Фрейд? —спросил я.

— Это мое дело. Со временем узнаешь и скажешь спасибо.

Я взглянул на Фермина в поисках поддержки, но тот уже спал,обняв Бернарду, и не слышал триумфальной речи Барсело. Голова его покоилась наее плече, а с уголка губ тянулась слюнка, как у сладко спящего ребенка.Бернарда издавала глубокий гулкий храп.