Виктор поднялся. Угрожающе спросил:

— Что тебе надо от меня?

— Мне? Да ничего… — Обжора мигом смутился. — Нравишься тымне… и понимаю, что не след со своей любовью лезть… а нравишься — и все тут!Ну, что тут поделаешь? Хочу тебе показать побольше, жизни научить…

— Спасибо, дорогой. Не нуждаюсь.

— Уверен? — Обжора хитро подмигнул. — Знания — они того…лишними не бывают. Чем бока отлеживать — прогулялся бы по лесу…

— Все равно ведь не успею ничего увидеть. Знаю я твоифокусы.

— А чего ж ты пешком ломишься? — поразился Обжора. —Понимаю, понимаю, так и за неделю не дойдешь…

— Предлагаешь транспорт?

— Тебе? — В напускном ужасе Обжора замахал руками. — Какможно! Тебе! Ты ведь и сам теперь…

Раскинув руки, он загудел, неуклюже затоптался на месте.Напоминало это перегруженный транспортный самолет, пытающийся-таки взлететь.Подмигнул:

— Давай… лети. Над леском, пока не увидишь белый дым. А тамсадись… смотри.

— Я уже не мальчик, чтобы летать во сне.

— А ты попробуй! — подбодрил Обжора. — Воздушных выдержал, ана крыло стать боишься?

Сейчас он вел себя как сержант из американских военныхфильмов. Вроде бы и злой, но вообще-то — очень даже добродушный. Такойпрекрасно знает, что мыть всю ночь казарму или отжиматься на раскаленном отсолнца плацу — только во благо.

Испытующе глядя на Обжору, Виктор вдруг почувствовалискушение. Полететь? В конце концов, почему бы и нет? Во сне-то… К нему ужеприходило это ощущение полета — в безумии чужих воспоминаний, в ожогах чужойпамяти. Пусть и перемешанное со страхом — ибо следом неслось огнедышащеечудовище…

Виктор медленно раскинул руки. И успел поймать ухмылкуОбжоры.

Не так!

Не изображая из себя обколовшегося ЛСД летчика, не воображаясебя самолетом!

Просто — лететь!

Он потянулся к низкому, слабо мерцающему небу. К мутнойдымке, накрывшей куполом мир.

И позволил воздуху поднять себя.

Обжора выругался — далеко внизу. По его лицу пробежалагримаса ярости.

Виктор летел.

Тело легло на невидимую опору. На бесконечную опору —протянувшуюся над берегом и лесом, окутавшую горы и накрывшую море. Навоздушный мост, встававший от Серых Гор до Теплого Берега, на безумную мощьстихии.

Он чувствовал каждое движение воздуха. Ураган, бушующий надморем, рвущий в клочья паруса незадачливому корвету… Смерч, жадным хоботомдробящий хрупкие домишки… Самум, раскаленным саваном укрывающий караван…

Воздух баюкал его, нес над лесом. Послушный, скованный,готовый на все.

Виктор засмеялся — так легок и сказочен был полет. Он сталодним целым с воздушным океаном. Пусть лишь во сне. Пусть лишь на миг.

Обжора, продолжавший бесноваться, остался на берегу. Теперьон топал ногами, будто балованный ребенок, потом, в припадке ярости, схватилполузасыпанный песком валун и швырнул в море. Ого, вот это силища…

Виктор даже не успел подумать, как он это делает. Потянулсяк морю, уже принимающему в себя камень. Почувствовал бегущую к берегу волну —тугую, бьющуюся на месте силу. И встретил валун ударом.

Камень, ныряющий в воду, вздрогнул и вылетел обратно.Плюхнулся под ноги Обжоре, смешно отпрыгнувшему в сторону. Вот так-то…

Воздух нес его все дальше. Мелькнула затерянная в лесуполянка с покинутым домом. Секундное искушение — снизиться, войти, вдругхозяева вернулись — отозвалось немедленной потерей высоты.

Нет. Вперед. Что там говорил Обжора?

Белый дым?

А вдали, у подножия гор, и впрямь дымилось. Вот только небелым — дымы шли черные, серые, сизые — будто догорала свалка.

Виктор ускорил полет. Это оказалось неожиданно просто — идаже не было ощущения встречного ветра. Воздух расходился перед ним, воздух несего к дымным столбам…

…к веселым раскаленным сквознякам, раздувающим пламя…

Он почувствовал боль. Резкий, пронзающий тело укол. Такзамирает сердце, окатывая волной ужаса и отвращения, при взгляде на что-то…что-то, невыносимое для глаз…

Дымное марево колыхалось совсем рядом. И видно уже было, чтогорит.

Город.

Закопченные, чуть скособоченные дома. Не такие, как вСрединном Мире, скорее Изнаночные. Бетонные иглы, которые и на улицахамериканского мегаполиса выглядели бы уместно. Кварталы коттеджиков, вылизанныеогнем до фундамента. Геометрически выверенный микрорайон чисто российскогообличья — невысокие здания, раскинувшиеся вширь, а не ввысь. Мятый,искореженный асфальт. Озерцо пылающего битума на месте чего-то, напоминающегоостатки бензоколонки. Город не вызывал каких-то конкретных ассоциаций и в то жевремя казался знакомым. Некий усредненный город…

Виктор опустился посреди улицы. Асфальт под ногами былмягкий и липкий, его пересекали рубчатые полосы, подозрительно похожие на следытанковых гусениц. Полосы оканчивались в накренившемся здании, в стеклянныхосколках витрины.

Господи, да что тут происходит?

Он сделал шаг — чувствуя, как вокруг напрягается воздушныйкокон. Будто невидимая броня, хранящая от жара и копоти… Трещали в домахпоследние очажки пожаров — видимо, все, что могло сгореть, уже сгорело. Изстены совсем уж развалившейся пятиэтажки торчала скрученная, оплавленная труба.Чахлый венчик голубого пламени трепетал в последних судорогах — остатки газауже не в силах были поддерживать огонь.

Виктор как зачарованный двинулся вперед.

В развалинах пятиэтажки что-то хрустнуло — звук был слаб ине страшен, так ломаются пластмассовые игрушки под ногой взрослого человека,так хрустят сухие ветки в лесу. Обращенная к Виктору стена задрожала иссыпалась внутрь здания — обнажая пустое, выбитое взрывом или просто выгоревшеенутро. На остатках перекрытий, на высоте третьего этажа, открылась комната,ободранная, заваленная горелой щепой и горами мусора. Уцелевший потолоквыгнулся внутрь бетонными сосульками. Словно в насмешку, сохранилась в углукровать — древняя металлическая кровать с панцирной сеткой, вся вычерненнаяогнем.

Непроизвольным жестом Виктор вскинул руку — что-то уцелевшеев этих руинах казалось насмешкой, вызовом. Тугой кулак ветра ударил в комнату,и та будто вскипела — накаленный металл кровати вспыхнул будто в кузнечномгорне, прошел цветами побежалости и оплыл огненной лужей.

За спиной раздался негромкий звук. Он обернулся.