— И что за письмо?

— Оно было на испанском… Теперь Динка поднимает правуюбровь, а потом — обе вместе.

— Ну, ты уж совсем с катушек спрыгнула от воздержания…Нужно было позволить Ангелу тебя трахнуть… Ну что за чушь ты несешь? Ты жепрекрасно знаешь, что Ленчик не рубит фишку в языках…

— Я тоже… Я тоже так думала.. Пока не прочла эточертово письмо… от Ленчика… на испанском…

— И как же ты могла его прочесть? Ты ведь тоже незнаешь испанского… Как твой тварский Ленчик… Ты вообще на него похожа… Господи,у меня такое ощущение, что я никогда от тебя не избавлюсь… Так и буду тащитьтебя по жизни, как мешок с дерьмом… Тебя и этого подонка… Он все время будетболтаться за спиной…

— Подожди… Письмо и вправду было на испанском. Но я егоперевела. Со словарем…

— Ну? И где же этот исторический перевод?

— У меня…

— Хочешь мне его показать, что ли?.. Мне как-то безразницы… Но если хочешь, валяй…

Я с трудом удерживаюсь, чтобы не попросить Динку закрытьглаза. Ведь перевод спрятан в бестиарии, и для того, чтобы его достать, нужнозалезть под кушетку и вытащить «De bestiis et aliis rebus». А мне бы нехотелось, чтобы Динка видела фолиант, я очень ревниво отношусь к этому… оченьревниво… Наконец я выбираю самый нейтральный вариант: опускаюсь на колени передкушеткой, просовываю руки в темноту и начинаю шуршать пергаментными страницами.

— Ты что это там делаешь? — удивляется Динка.

— Сейчас, сейчас…

Я знаю каждую страницу на ощупь, я могу пройтись побестиарию с закрытыми глазами, я никогда не ошибусь, никогда… Я знаю, какувернуться от пантеры и как приструнить единорога, как обвести вокруг пальцамантикору, не очень приятное существо, нужно сказать: с головой человека, теломльва и хвостом скорпиона… А зубы в три ряда, а глаза, налитые кровью… Зрелищене для слабонервных, семейный портрет отцов-основателей «Таис», если уж бытьсовсем честной…

Наконец я нахожу листок, как водится, в «Сциталисе» — ивытягиваю его наружу. Он пахнет благородным 1287 годом… Черт…

— Вот.

— Что это?

— Мой перевод письма.

Динка больше не слушает меня, она углубляется в изучение,она шевелит губами, рассматривает письмо — долго, слишком долго. Очевидно,прочтя до конца, она снова вернулась в начало. Или во всем виноват мой почерк?Мой перетрусивший почерк?

— Что это за срань? — наконец не выдерживаетона. — Ты с ума сошла?

— Я? Я думаю, это он. Ленчик.

Если честно, я совсем не уверена, что Ленчик сумасшедший,хотя покойная Виксан иначе, чем сумасшедшим, его не называла. Я совсем неуверена, что Ленчик сумасшедший, напротив, я считаю, что его посетиласовершенно гениальная идея.

Самая гениальная за последние два года. За исключениемраскрутки «Таис». Но «Таис» — она переживет, тут и к гадалке ходить не надо…

— Черт…

Динка все еще не может оторваться от текста.

— Хочешь сказать, что это правда?

— Я просто перевела… Просто перевела. Вот и все…

— Чушь. Ты не знаешь испанского… Ты не могла перевести…Ты меня накалываешь… Разводишь, как малолетку… Дрянь. Сучка!

Этого и следовало ожидать: Динка дает мне звонкую пощечину…Звонкую пощечину, после которой почему-то сладко ноет щека и сладко ноетсердце. Что-то новенькое… Почему, почему мои губы так не ныли от губПабло-Иманола? Почему?..

— Я перевела…

— И ты хочешь, чтобы я в это поверила?

— Я не знаю… Я просто хотела тебе показать…

— Показала… Что дальше?

Действительно, что дальше? Но я это сделала, я показала…Теперь не у одной меня будет болеть голова. Так что мы квиты, Диночка.

— А где оригинал? — закусив губу, спрашиваетДинка.

— Я же говорю… Я его грохнула… Письмо.

— Ага… Грохнула, а текст запомнила слово в слово. Непарь мне мозги!..

— Я переписала. На листке…

— Давай листок.

С замусоленным обрывком счета дело обстоит проще: он всегдасо мной, в заднем кармане джинсов, слегка потершийся на сгибах от моихбесконечных раздумий.

Динка кладет оба листка перед собой и принимается сверять ихсодержание.

— Ну? — Я не могу сдержать нетерпения.

— Вроде все верно… Блин… Что это такое? Объясни мне,что это такое… Объясни!

Конечно же, она имеет в виду текст. Текст, который я изучилавдоль и поперек, почти так же хорошо, как и бестиарий, даже намного лучше.Текст, в понимании которого я продвинулась гораздо .дальше, чем Динка. Этотолько на первый взгляд он кажется чудовищным. Но в нем заложен достаточноглубокий смысл. И шикарный ход. И удивительная по красоте подсказка.

Нужно только принять ее и свыкнуться с ней.

А Ленчик и вправду гениален…

"Ангел, дорогой мой!

Куда ты пропал, я не могу с тобой связаться. Надеюсь, все впорядке. Сегодня я ее закончил, поставил последнюю точку. Это не убийство, этовсего лишь самоубийство двух сумасшедших, никто ничего не заподозрит. Главное —доза. Не мне тебя учить. Хотя с Р. придется повозиться. Предсмертную записку япривезу. Убийца — они сами. Перезвоню тебе на Риера Альта, не позднее 12,сообщу рейс. Л."

— Ну, и что это такое? — Динка впивается в меняглазами. — Что это такое?..

— Ты хочешь, чтобы я объяснила?

— Нет, хочу, чтобы ты мне тут слабала краковяк, матьтвою!..

— Объяснить?

Объяснение есть, совершенно невероятное, бессмысленное,чудовищное. Я еще не произносила его вслух и не знаю, как оно будет выглядеть,когда я наконец произнесу его. Но если произнесу…

Пути назад не будет.

— Ангел — это Ангел, — потухшим голосом начинаю я.

— Не держи меня за дуру!.. Динка не смотрит мне вглаза. Она вертит в руках оба листка, разглаживает их, цепляется пальцами за ихкрая, как цепляются за край пропасти. Мне даже начинает казаться, что она неслышит меня. Не хочет слышать.

— Ангел — это Ангел… — упрямо повторяю я. — Егодорогой… Твой дорогой… Пабло-Иманол Нуньес.

— Пошла ты…

— Ты будешь слушать или нет?

— Я слушаю. — Динка берет себя в руки и дажестягивает с меня старый плед и накрывает им колени.

Что ж, она права. Такие вещи лучше слушать одетым. А если неодетым — то, во всяком случае, не голым, как в морге… Попасть в — морг мы ещеуспеем…