Тамара на кухне лепила вареники с картошкой, которые таклюбил ее муж. Несмотря на самокритичную оценку своих кулинарных способностей,готовила она хорошо, все-таки уроки Анны Серафимовны даром не пропали. Когдараздался звонок телефона, она крикнула:

– Гришенька, возьми трубку, пожалуйста, у меня руки вмуке!

Григорий оторвался от кальки, на которой строил сложнуювыкройку, и подошел к телефону.

– Здравствуйте. Головин беспокоит, – услышал онотрывистый уверенный голос. – Тамару Николаевну позовите.

– Минуточку.

Григорий заглянул на кухню.

– Солдатик, подойди, тебя какой-то большой начальникспрашивает.

С самого начала супружеской жизни Григорий говорил, что егожена – Стойкий Оловянный Солдатик: такая маленькая, худенькая и при этомотважная, стойкая, никогда не отступающая. Настоящий боец. Он так и называл ее– не Киской, не Малышкой, не Пупсиком, а именно Солдатиком.

– Какой начальник? – спокойно спросила Тамара, непрерывая своего занятия.

– Какой-то Головин. Что-то я такого не припоминаю. Изгорисполкома, что ли?

– Головин, Головин… – задумчиво повторила Тамара ивдруг всплеснула руками: – Господи, Гриша, это же папа! Это папа! – теперьона уже почти кричала, одновременно судорожно вытирая руки полотенцем. –Что-то с Любаней… Или с детьми… Или с Родькой… Что-то случилось, какая-то беда!

Она сломя голову ринулась к телефону и схватила трубку.

– Папа! Что случилось? – заговорила она, опустивприветствие. – С Любой что-то?

Головин, по-видимому, не был готов к такому началуразговора, и в трубке повисла тишина. Потом послышался его ровный и даже какбудто холодноватый голос:

– С Любой все в порядке.

Тамара с облегчением перевела дыхание. Ладонь от волнениятак взмокла, что трубка едва не выскользнула из руки.

– А… – начала было она, но отец не дал ничегоспросить.

– Я бы хотел видеть тебя на своем юбилее. Тебя иГригория Аркадьевича.

Тамара онемела. Она пыталась найти какие-то слова, но слов вголове было много, и все они метались в хаотичном беспорядке и никак не моглиотыскать выход – губы Тамару не слушались.

– Приезжайте, пожалуйста, – продолжал между темотец, и Тамаре показалось, что голос его стал чуть мягче. Или толькопоказалось? – Я буду вас ждать.

И повесил трубку, не прощаясь.

Тамара долго слушала звенящие прямо в ухо короткие гудкиотбоя, потом осторожно отошла от телефона и вдруг почувствовала, что у нее дрожатколени. Ноги не держали ее, и пришлось сесть на корточки, опираясь спиной остену.

– Солдатик, что случилось? – испуганно спросилГригорий. – С кем-то беда? Кто-то умер?

– Папа пригласил нас с тобой на свой юбилей, –монотонно сообщила Тамара, глядя в пространство.

– То есть он нас простил? – обрадовалсяГригорий. – Он готов с нами встретиться? Так это же замечательно,Солдатик!

Он нагнулся, подхватил ее одной рукой под согнутые коленки,другой обнял за плечи, поднял и закружил по комнате.

– Ты помиришься с отцом, ты с ним повидаешься, всеналадится, все будет хорошо! И жизнь снова засверкает радужными красками! А ясделаю тебе такой костюм к этой поездке – все ахнут! Да что там все – ты самаахнешь, хотя у тебя дизайнерская фантазия похлеще моей. Но уж я постараюсь,можешь мне поверить. Солдатик, жизнь прекрасна!

– Ну, дальше я не стал смотреть, боялся, что нашаптица-говорун раньше меня вернется. Но вот как-то так примерно, – доложилЗмей.

– Хорошо! – всхлипнул Камень. – Меня аж слезапрошибла. Порадовал ты меня, дружище. А как Григорий за Тамару радуется – это жприятно посмотреть!

– Приятно, – согласился Змей. – И прозвище оней хорошее придумал, не сопливое. Солдатик! Надо же. Все-таки интересная штука– человеческий язык. Слово, казалось бы, мужское, даже военное, а сколько в немлюбви. Давай, пока время есть, о Головине поговорим.

– Давай, – с готовностью отозвался Камень. –Ты насчет правды хочешь мое мнение узнать?

– Насчет правды? – удивился Змей. – А что тамс правдой? По-моему, там все ясно и нет темы для обсуждения. Или тебе что-тонепонятно?

– Ну как это нет темы для обсуждения? – возмутилсяКамень. – А вопрос о том, всякая ли правда нужна людям? Это жекраеугольный камень всей информационной политики в любом государстве. Да и вискусстве тоже это важно. С истиной-то мне все понятно, истина нужна дляправильного принятия решений. А вот правда – она зачем нужна?

– Низачем, – хмыкнул Змей. – Ты же сампонимаешь, что истина – это то, что объективно существует, а правда – это то,что человек на самом деле думает, или то, что ему на самом деле кажется. Правдавсегда субъективна, но она при этом искренна, то есть человек не имеетнамерения тебя обмануть, ввести в заблуждение, он не лукавит. Но при этом то,что он говорит, может оказаться таким же далеким от истины, как Земля отВенеры. Поэтому опираться на фактическое содержание того, что мы называемправдой, глупо и безответственно. Говорящий может добросовестно заблуждаться.Да, он честен с тобой, он не лжет, но в его словах ни грана истины. Кому нужнатакая правда, если вся информация в ней ложная?

– Тебя послушать, так правдивость вообще не нужна.

– Э, мил-друг, вот тут ты ошибаешься, – захихикалЗмей. – Правдивость нужна для того, чтобы мы могли оценить искренностьсобеседника. Знать, что человек тебя не обманывает, не имеет намерения тебяобдурить, не лукавит с тобой, – это же очень важно для построенияотношений. Я бы так сказал: правда нужна только как критерий открытости иготовности к честным отношениям. Но содержательная сторона этой правды не нужнаникому, потому что она все равно необъективна. Когда маленький мальчик, увидевтаксу, говорит, что видит огромную страшную собаку, ты же не считаешь, что онтебе врет, правда? И при этом ты отлично знаешь, что такса – вовсе не огромнаясобака, то есть информация ложная.

– Не знаю я ничего, – сердито откликнулсяКамень. – Я такс этих сроду не видал.

– Ну ты мне на слово поверь. Такса – это такая мелочь,похожа на длинную сардельку на коротких ножках.

– Не знаю, – упрямо повторил Камень. – Сарделекя тоже не видел.

– Ну елки-палки! – расхохотался Змей. – Тыфилософ или кто? Ты вообще способен к абстрактному мышлению? Видишь, вонгусеница ползет, мысленно приставь к ней лапки от комара. Представил?

– Вроде да, – неуверенно ответил Камень, старательноворочая глазами, чтобы разглядеть ползущую чуть в стороне зеленую гусеницу.