— Это не тот случай, Левша. Им нужен этот человек. Таксильно нужен, что они готовы встретиться с кем угодно. Они его уже искали повсему миру. Хорошо искали. И профессионально. Но ничего не вышло. Вот я ивспомнил о тебе. Ты ведь любишь рассуждать про третий вариант. Или найдут, илине найдут — считают все. А ты всегда держишь в уме и третий вариант. Вот я иподумал, ты со своими выкрутасами сможешь найти этого типа и получить деньги.

— Понятно. А где его видели в последний раз? Это хотя бы тыможешь сказать?

— В могиле, — смеется Глухарь, — в гробу.

Николай Кондаков закончил один из самых престижных вузовбывшего Советского Союза — Московский институт международных отношений.Казалось, судьба уготовила ему прямую дорогу, тем более что его дядя работалначальником одного из самых важных управлений Министерства иностранных дел. Новсе сложилось иначе. Уже в третьей своей зарубежной командировке работавший вМИДе Кондаков попался на провозе валюты. Тюрьмы удалось избежать благодарясвоим связям, но из МИДа его вышибли навсегда. А заодно и прервали егокандидатский стаж в партию, без которой дорога наверх была закрытаокончательно.

Но грянула перестройка. Членство в партии оказалось не такимобязательным, и вскоре Кондаков уже работал в одном из акционерных обществ,возникавших с началом перестройки, словно грибы после дождя. Акционерное обществозанималось отмыванием денег и их обналичиванием — термин, который былсовершенно непонятен во многих странах мира, где наличные деньги ценились дажеменьше, чем безналичные, лежавшие на счету.

Уже в начале девяностых Кондаков перешел на работу в банк кМясникову, который вполне оценил его работоспособность и ловкость. Кроме всегопрочего, сказывалось и отличное образование Кондакова, окончившегоэкономический факультет МГИМО.

Высокий, красивый, холеный молодой человек лет тридцати пятипрошел через комнату ВИПа и улетел в Будапешт самолетом венгерской авиакомпании«Малев». В Будапеште он должен был сделать пересадку и вылететь ночным рейсом вЦюрих. Кондаков не подозревал, что этим же самолетом летит еще один человек, укоторого, в отличие от него, нет швейцарской визы и который имеет к нему прямойинтерес.[2]

Сидевший в салоне бизнес-класса Кондаков весело шутил состюардессами, благо он знал два языка — английский и немецкий. Даже позволилсебе выпить несколько больше обычного, заказав дополнительно две рюмки мартини.Сидевший в салоне эконом-класса незнакомец, напротив, выпил только одну рюмкуводки. Один раз он пошел в салон бизнес-класса, сразу после посадки, чтобыубедиться, что Кондаков находится на своем месте.

Прибывшие в Будапешт транзитные пассажиры спешили в зал дляпереоформления билетов. Кондаков, у которого не было багажа, не торопился. Онпо-прежнему не замечал незнакомца, терпеливо стоявшего у него за спиной.Оформив все необходимые документы и подтвердив, что полетит через пять часов вЦюрих, он решил, что успеет съездить в город. В Москве на непредвиденныерасходы ему выдали почти три тысячи долларов.

Кондаков сел в такси и отправился в «Максим», аналогзнаменитого парижского ресторана, находящийся в венгерской столице. В годы,когда еще существовал Советский Союз, это был ресторан, который тайно посещалисоветские туристы, умудрившиеся попасть в Венгрию по профсоюзной путевке и дажесумевшие нелегально вывезти некоторую сумму денег. Как правило, вывозили рубли,ведь за валюту давали очень большой срок, и никто не рисковал притрагиваться кдолларам.

Предвкушая сытый ужин и веселое времяпрепровождение,Кондаков не обратил внимания, что незнакомец из его самолета взял второе таксии поехал за ним следом. Но Кондакову не повезло. Ресторан оказался закрыт наремонт, и он решил поехать в «Геллерт», старейшую будапештскую гостиницу, гдеранее останавливался и где был неплохой ресторан.

Такси с преследователем в точности повторяло их маршрут.Отель «Геллерт» находился почти на самом берегу Дуная. Он был открыт околовосьмидесяти лет назад. Насчитывающее двести тридцать три номера, это старейшеезаведение было известно и своим знаменитым бассейном, напоминавшим римскиетермы.

Приехав в отель, Кондаков снял номер, принял ванну и заказалстолик в ресторане. Поднявшись к себе, он развязал галстук, скинул пиджак,включил телевизор. Подойдя к двери, выходившей на балкон, чуть приоткрыл ее.Затем, подумав немного, набрал по коду Москву. Нужно продемонстрироватьМясникову, как он четко работает и как исправно сообщает обо всем в свой банк.Под это дело можно будет вытянуть из президента банка еще несколько тысячдолларов. На другом конце почти сразу отозвались. У Мясникова был с собой сотовыймобильный телефон.

— Слушаю, — сказал он лениво. Доносились веселые голоса,смех. Очевидно, банкир был на каком-то приеме.

— Я уже в Будапеште, — доложил Кондаков, — через несколькочасов отправляюсь в Цюрих.

— Хорошо, — сказал Мясников, — позвони мне из Цюриха, кактолько переведешь деньги.

— До свидания. — Кондаков не спрашивал, почему деньги непереводили обычным поручением из московского банка. Он понимал, чтоделикатность операции требует специальной командировки. И никогда не задаваллишних вопросов, хорошо зная, что его молчание будет должным образом оценено.

Он стащил рубашку, собираясь отправиться в ванную комнату,когда в дверь постучали. Он подошел, чтобы открыть ее. И, едва открыв, получилсильный удар в лицо. Это было так неожиданно и так больно, что он едва незаплакал. Упав на пол, он схватился за разбитый нос, почувствовав, как наладонь стекают тоненькие струйки крови.

В комнату вошел неизвестный человек лет пятидесяти.Осторожно закрыв дверь, он наклонился к Кондакову и почти сочувственно спросил:

— Сильно болит?

После чего, коротко размахнувшись, нанес еще один удар.Кондаков застонал. Он не понимал, почему его бьют, что хочет этот незнакомец.

— Больно? — спросил тот снова.

Кондаков испуганно замер.

— Мне нужны номера счетов и шифры, — ласково пояснил гость.

И только тогда Кондаков понял, кто этот человек. Их банкчасто выполнял разного рода деликатные поручения различных организаций, средикоторых бывали и откровенно криминальные. Собственно, любой крупный российскийбанк имел в своем начальном капитале от пятидесяти до семидесяти процентовкриминальных денег. Об этом знали многие, но предпочитали не афишировать.