— Каких счетов? — промычал Кондаков.

И сразу получил третий удар, на этот раз не стольболезненный, но все равно ощутимый.

— Ты зачем в Цюрих едешь? — напомнил незнакомец. — Быстродай мне счета и шифры. И я сразу уйду.

Даже после таких жестоких ударов Кондаков сообразил: если онсейчас назовет номера счетов, незнакомец не уйдет просто так. Он сделает все,чтобы Кондаков не успел позвонить в Москву либо в Цюрих и сообщить об этомнападении. А это значит, что незнакомец решит от него избавиться. Но получатьудары больше не хотелось.

— В Цюрихе я должен только проверить счета, — вымолвилКондаков, отвечая на первый вопрос и словно забывая о втором.

— Это я знаю, — кивнул незнакомец. У него были короткиетяжелые руки борца. Кондаков представил, как легко он задушит его, и ужаснулся.

— Назови мне номера счетов, — требовал незнакомец, — у менямало времени.

— Они там, в «дипломате», — наконец выдавил Кондаков, чтобыхоть как-то потянуть время.

Незнакомец нахмурился, взял «дипломат».

— Какой код?

— Три семерки, — выдохнул Кондаков. Кажется, он выигралнесколько секунд на обдумывание ситуации.

Незнакомец прокрутил замок, ставя цифры шифра на трисемерки, и открыл «дипломат». Там лежали поручения банка, документы,доверенности, письма. Разобраться в этой пачке бумаг неспециалисту было сложно.Убийца, стоявший перед Кондаковым, явно не был специалистом в экономическихделах. Он специализировался несколько в другой области.

Пересмотрев бумаги, незнакомец недоверчиво спросил:

— Здесь все в порядке?

— Не все, — ответил Кондаков, — документы выписаны на меня,и нужна моя подпись, иначе они будут признаны недействительными. В случае моейболезни вся документация тоже будет признана недействительной и все операциибудут заморожены на две недели.

— На две недели? — переспросил убийца. Видно было, как онмучительно соображает. Ему, конечно, поручили узнать все подробности. Но,возможно, если он удавит этого хлыща, все деньги в банке действительно пропадутили будут заморожены. А этого допустить нельзя. Нужно просто позвонить иузнать, благо сейчас сотовые телефоны есть у всех, в том числе и у него.

Кондаков смотрел на этого громилу почти весело. «Пустьмучается», — думал он облегченно. И вдруг, к своему ужасу, увидел, как убийцадостает из кармана пиджака сотовый телефон, собираясь звонить болеекомпетентному человеку. Кондаков понял, что проиграл не просто партию, а своюжизнь.

Убийца набрал чей-то номер. Кондаков ошеломленно оглядывалсяпо сторонам. Сопротивляться невозможно. Этот тип сразу убьет его, простозадушит голыми руками. Оставался последний шанс. Он покосился на балконнуюдверь.

Незнакомец наконец установил связь.

— Это я, — сказал он хриплым голосом, — звоню из Будапешта.Все документы и счета оформлены на него. Что мне делать?

Видимо, поняв, в чем дело, абонент начал ругать своегопосланца и так яростно, что тот метнул на Кондакова взгляд, не обещавший ничегохорошего. И тогда Кондаков принял решение. Он вскочил с пола и, бросив внезнакомца стоявший на столике телефон, рванулся к балконной двери. Она былаприоткрыта.

Он вскочил на балкон. Незнакомец уже бежал следом. «Если онзатащит меня внутрь, то обязательно убьет», — понял Кондаков и с диким крикомрухнул с третьего этажа вниз. Незнакомец успел только проводить его взглядом.Затем, пробормотав сквозь зубы проклятье, схватил «дипломат» и выскочил изномера.

Кондаков не разбился, хотя сломал обе ноги и три ребра.Когда его отвозили в больницу, он был без сознания. Но его потенциальный убийцаэтого уже не видел. Он ехал в аэропорт, торопясь вернуться в Москву, где егождали.

Вечером этого дня меня уже ждут в другом месте. Я позвонилпо телефону, который мне дал Глухарь, и они подтвердили, что готовы к встрече.Однако мне нужна была не просто встреча. Я не могу заявляться на свидание сосвоей «левой», демонстрируя клиентам столь хорошо запоминающееся отличие. Поэтомузаранее отказался от встречи в отеле и сам назначил место — в полутемномпроходном дворе, где уже назначал подобные свидания.

Устроить там засаду практически невозможно, я знаю это местос детства. Хотя клиент особенно и не возражал, но все же сказал что-тонеприятное, однако так быстро, что я не успел ничего толком понять.

Свидание состоялось ровно в семь часов вечера. Я люблю эточисло — семь. Древние говорили, что оно счастливое, и я не раз убеждался всправедливости такого утверждения. Уже в половине седьмого я был на месте.Дворик очень интересно устроен. Он прекрасно просматривается с двух точек,которые я знаю. Оттуда я, конечно же, наблюдал за прохожими. Ничего похожего назасаду не было, но я все равно внимательно присматривался. В нашем деле оченьважно, во-первых, не торопиться, а во-вторых, быть наблюдательным. Иногда дажекошка, пробегающая по двору, может сказать больше, чем все прохожие, вместевзятые. Ведь кошка наверняка шарахнется от незнакомых людей, тем болееспрятавшихся в укромном месте.

Без одной минуты семь появляется мой «клиент». Я его сразуузнаю. У него внимательный взгляд профессионала, но он, ни разу не позволивсебе обернуться, точно идет к намеченной цели. Но идет медленно, контролируяситуацию, просматривая пространство вокруг. Это был настоящий мужик. Правда,мне не нравилось его лицо. Слишком жестокое и надменное. Такие тонкие губы немогут принадлежать нормальному человеку. Он немного садист в душе, эточувствуется и по лицу, и даже по его пружинистой походке. А я садистов нелюблю. Если я должен кого-то убивать, то это моя вынужденная профессия. Ничегодругого я делать просто не умею. Но это не значит, что я от процесса убийствадолжен еще и получать удовольствие. Это всегда тяжело и грязно. А этот тип,кажется, готов получать удовольствие, и поэтому он мне в напарники никак неподходит.

Через три минуты я отправляюсь к нему в подъезд, но не черездвор, а войдя в дом с другой стороны. Он уже стоит у окна, глядя вниз. Вподъезде сыро и темновато, но лица друг друга мы видим.

— Добрый вечер, — говорю я, — меня прислал Глухарь.

— Я знаю, — быстро кивает незнакомец. — Мы хотели с вамипоговорить.

— Говорите, — пожимаю я плечами.

— Прямо здесь?

— А вы хотите разговаривать, лежа на диване? Можете сесть наподоконник, если устали.

Он усмехается. Неприятно так, гадко. Я еще подумал, что емув руки лучше не попадаться.

— Хорошо, — он усаживается на подоконник, — раз вам такбольше нравится, давайте разговаривать здесь. Он сообщил вам наши условия?