Городок — это почти моя территория. В футболе фактор своегополя имеет большое значение. Хотя, казалось бы, что здесь особенного?Одинаковые поля, одинаковые ворота, одинаковые мячи. Но фактор своего поляпочти всегда срабатывает в пользу хозяев. Может, дело в эмоциональном настрое?Или в большом количестве сочувствующих зрителей? Во всяком случае, в нашем делефактор своего поля еще более важен, чем в других областях человеческихотношений.

Я знаю, мне совсем не обязательно идти к дому бабки Агриппы.Рядом стоит дом Минниковых, обитатели которого сейчас должны быть на работе.Смотрю на часы. Они у меня, конечно, надеты на правую руку. Одно плохо, должнывернуться из школы двое ребятишек Минниковых. Поэтому все нужно провернутьбыстро, чтобы не напугать детей. Собаки во дворе нет, это я точно знаю. Ноэтого не знают мои преследователи.

Спокойно сворачиваю к дому Минниковых, стараясь держатьсялевее, ближе к забору. Преследователи идут за мной быстрым шагом, словнонамереваясь догнать. Это мне нравится меньше всего, и я, уже не оборачиваясь,захожу во двор Минниковых. Здесь стоит большое дерево, за которым можноукрыться. Так и есть. Эти два дурачка шагнули следом за мной. Остальное делотехники. Нельзя быть такими самоуверенными. Я беру солидное полено и, едвапервый из преследователей оказывается рядом с деревом, с силой бью его поголове. Он падает почти без звука.

Я хватаю стоящие тут же вилы и древком бью в животкоренастого. Тот, еще ничего не понимая, хватается за живот и морщится от боли.Сильный удар ногой, и он летит на землю. Остается только поднести вилы к егогорлу, что я и делаю. Он испуганно хрипит, понимая, что следующее движениеможет стать для него последним. Вилы очень убедительный аргумент в таком споре.

— Что надо? — спрашиваю я. — Почему вы здесь?

— Мы ищем тебя, — говорит он, испуганно косясь на вилы. Ониему явно не нравятся.

Это меня пока устраивает.

— Почему? — спрашиваю я и вижу, как он пытается сообразить,что сказать. Любая попытка мыслить отражается на его дебильном лице, и это мнесовсем не нужно. Я чуть надавливаю на вилы, так, чтобы зубья царапали ему шею,и он быстро кричит:

— Нас прислал Глухарь. Он сказал, что здесь можно найтиЛевшу.

Это меня так поражает, что я ослабляю давление. Глухарь —легендарная личность, ему лет семьдесят, не меньше. В авторитетах ходит уже летсорок. У них с Савелием много кровавых дорожек вместе протоптано. Это единственныйчеловек, которому Савелий мог рассказать, где я нахожусь. Это похоже на правду.

— А что ему нужно? — тороплю я парня, помня, что разговорнельзя затягивать, вот-вот появятся дети, они не должны видеть эту картину. Яникогда не пугаю людей, если в этом нет необходимости. И уж тем более стараюсьне втягивать детей в наши разборки.

— Глухарь просил Савелия найти тебя. Срочно найти, —выдавливает коренастый. — Он говорил, очень важное дело. Только ты можешьсправиться.

— Важное дело, — задумчиво повторяю я. Савелий — человекопытный. Он мельтешить не будет. По-видимому, дело действительно важное, еслион сдал меня Глухарю. И верное. Савелий любой подвох чует, просто так не сталбы давать мой адрес. Видимо, дело вправду срочное, если он не вышел на менячерез привычный адрес в Барнауле. Один раз в три месяца он пишет туда на мойадрес, вернее, на почтовый ящик, и я забираю письмо, когда перевожу сам себеденьги. Значит, Савелий ждать не смог, если отдал мой адрес и даже людейприслал.

Я отбросил вилы и протянул правую руку, помогая коренастомуподняться. Встав, он принялся поправлять свою одежду.

— Товарищу помоги, — подсказал я. И в этот момент во дворепоявились ребята Минниковых. Они испуганно замерли, но, увидев меня,заулыбались. Здесь меня не только знали, но и любили.

— Что случилось? — спросил старший, подходя к нам ближе. Емууже лет двенадцать, и он не по годам рассудителен.

— Да пьяный он, — киваю я на лежавшего на земле человека, —сейчас мы его отсюда уберем. Кореши приехали мои, с которыми мы Афган прошли.Вот мы с ними и врезали немного.

Это ребят не удивляет. У них отец сильно пьет, да и надругих пьяных они насмотрелись. Мы с коренастым поднимаем его товарища и тащимна улицу. Теперь нужно донести этого парня до моего дома. Там у меня естьсильнодействующие средства, чтобы привести его в чувство.

К счастью, на улице почти нет прохожих. Через пять минут явместе с нежданными гостями заваливаюсь в свою комнату. Коренастый бросаеттоварища прямо на пол и достает из кармана записку. Это почерк Савелия. Я егосразу узнаю.

«Срочно возвращайся в Питер, — читаю я послание Савелия, —можешь верить этим ребятам. Очень важное дело».

Я твердо знаю, Савелий никогда не стал бы такого писать,если бы дело действительно не было столь важным. Значит, нужно ехать вместе сэтими посланцами. Но им я все равно не очень доверяю.

Весь вечер мы пьянствуем, а утром я предлагаю ребятамубираться. Не люблю ездить в компании. Я обещаю через два дня быть вЛенинграде. Ровно в десять утра. Как я туда доберусь, это уже мое дело. Этимдвоим совсем не обязательно знать про мой чемоданчик с деньгами. А оставить егоздесь я не могу. Кончилось мое спокойное житье в этом маленьком городке.

Конечно, в Ленинград я прилетел гораздо раньше. И почтисразу, применив наш старый трюк, вышел на Савелия. Я им неоднократнопользовался, и он меня всегда выручал. А трюк очень примитивный. К человеку, ккоторому я должен идти, вместо себя надо послать какого-нибудь бомжа. Найтислоняющегося без дела около вокзала пьяницу и отправить по нужному адресу. Содной лишь маленькой поправкой: предварительно надев ему на левую руку темнуюперчатку.

Эта темная перчатка действует как безотказная ловушка.Достаточно увидеть ее, как на человека из засады сразу бросаются поджидающиеменя люди. Они справедливо полагают, что двое одноруких инвалидов появиться водном и том же месте не могут. Таких совпадений не бывает. А мне остаетсятолько наблюдать. Если есть засада, значит, меня ждали. Если мой «проверяющий»проходит спокойно, значит, все в порядке.

Вечером нахожу бомжа и прошу его отнести записку Савелию,пообещав дать пятьдесят тысяч. Но за последние два года бомжи обнаглелиокончательно. Он сразу запрашивает пятьдесят долларов, что в пять раз больше. Вконце концов сходимся на ста тысячах, и он идет к Савелию. Все проходитспокойно, и уже через полчаса мы сидим в небольшом кафе, разговаривая о нашемделе. Я прав: Савелий никогда бы не стал так просто меня беспокоить, тем болееподставлять. Во-первых, в Москве произошли большие изменения, и люди, которых яопасался, уже не у власти. Во-вторых, предложение, которое поступило отГлухаря, было настолько ошеломляющим и выгодным, что Савелий решил рискнуть. Ивызвал меня. Вообще-то я на него зла не держал. Всегда знал, что за большие деньгион меня, конечно же, предаст. А тут речь шла о фантастической сумме. И он меняне предал, а предложил для работы. Так что внешне все правильно, дажесправедливо.