– И что же? – поднял дворянскую бровь Бутурлин.

– Зарубили, наверное? – хмуро пробормотал Андрей.

– Вот именно это слово употребил визитер, – сказалАрсений. – Редактор рубрику зарубил.

Андрей рассмеялся:

– Евреи придумывают, русские «рубят». Там сейчас такаяситуация.

Все трое опустились в кожаные кресла вокруг низкого круглогостола. Хуа принес портвейны и сигары и растворился в стене.

– Ну так что же случилось? – Лучников все большезлился и нервничал.

– Андрей, на тебя готовится покушение, – сказалотец. Лучников облегченно расхохотался.

– Ну, вот я так и знал – начнет ржать. – АрсенийНиколаевич повернулся к Бутурлину.

– Арсений, тебе, наверное, позвонил какой-нибудьмаразматик-волчесотенец? – смеялся Лучников. – В «Курьере» дня непроходит без таких звонков. Чекистский выкормыш, блядь кремлевская, жидовскийподголосок… как только они меня не кроют… придушим, утопим, за яйца повесим…

– На этот раз много серьезнее, Эндрю, – вместе сэтими словами и голос Бутурлина стал намного серьезнее.

– Сведения идут прямо из СВРП, – холодно и как быотчужденно Арсений Николаевич стал излагать эти сведения. – Правоезаконспирированное крыло Союза Возрождения Родины и Престола приняло решениеубрать тебя и таким образом ликвидировать нынешний «Курьер». Мне об этомсообщил мой старый друг, один из еще живущих наших батальонцев, но… – уЛучникова-старшего чуть дрогнул угол рта, -…но, смею заверить, еще немаразматик. Ты знаешь прекрасно, Андрей, что твой «Курьер» и ты сам чрезвычайнораздражаете правые круги Острова…

– Сейчас уже и левые, кажется, – вставил ФреддиБутурлин.

– Так вот, мой старый друг тоже всегда возмущался твоейпозицией и Идеей Общей Судьбы, которую он называет просто советизацией, носейчас он глубоко потрясен решением правых из СВРП. Он считает это методамикрасных и коричневых, угрозой нашей демократии и вот почему хочет помешатьэтому делу, лишь во вторую голову ставя наши с ним дружеские отношения. Теперь,пожалуйста, Федя, изложи свои соображения.

Арсений Николаевич, едва закончив говорить, тут же выскочилиз кресла и зашагал по ковру, как бы слегка надламываясь в коленных суставах.

Лучников сидел молча с незажженной сигарой в зубах. Мракмягкими складками висел справа у виска.

– Андрюша, ты знаешь, на какой пороховой бочке мыживем, в какую клоаку превратился наш Остров… – Так начал говорить товарищминистра информации Фредди Бутурлин. – Тридцать девять одних толькозарегистрированных политических партий. Масса экстремистских групп. Идиотскаямода на марксизм распространяется, как инфлюэнца. Теперь любой богатей-якивыписывает для украшения своей виллы собрания сочинений прямо, из Москвы.Врэвакуанты читают братьев Медведевых. Муллы цитируют Энвера Ходжу. Даже водном английском доме недавно я присутствовал на декламации стихов Мао Цзэдуна.Остров наводнен агентурой. Си-Ай-Эй и Ка-Гэ-Бэ действуют чуть ли не в открытую.Размягчающий транс разрядки. Все эти бесконечные делегации дружбы, культурного,технического, научного сотрудничества. Безвизный въезд, беспошлинная торговля…– все это, конечно, невероятно обогащает паше население, но день за днем мыстановимся международным вертепом почище Гонконга. С правительством никто несчитается. Демократия, которую Арсений Николаевич с сотоварищами вырвали уБарона в 1930 году, доведена сейчас до абсурда. Пожалуй, единственный институт,сохранивший до сих пор свой смысл, – это наши вооруженные силы, но и ониначинают развинчиваться. Недавно было экстренное заседание Кабинета, когдаракетчики Северного Укрепрайона потребовали создания профсоюза военных.Вообрази себе бастующую армию. Кому она нужна? По данным ОСВАГа, 60%офицерского состава выписывают твой «Курьер». Стало быть, они читают газету,которая на каждой своей странице отвергает сам смысл существования русскойармии. Понимаешь ли, Андрей, в другой, более нормальной обстановке, твоя ИдеяОбщей Судьбы была бы всего лишь одной из идей, право на высказывание которых –любых идей! – закреплено в конституции 1930 года. Сейчас Идея и ееактивный пропагандист «Курьер» становится реальной опасностью не только дляамбиций наших мастодонтов, как ты их называешь, но и для самого существованиягосударства и нашей демократии. Подумай, ведь ты, проповедуя общую судьбу свеликой родиной, воспитывая в гражданах комплекс вины перед Россией, комплексвины за неучастие в ее страданиях и, как говорят они там, великих свершениях,подумай сам, Андрей, ведь ты проповедуешь капитуляцию перед красными ипревращение нашей славной банановой республики в Крымскую область. Ты тольковообрази себе этот кошмар – обкомы, райкомы…

– Я не понимаю, Федя, – перебил егоЛучников. – Ты что, подготавливаешь меня к покушению, что ли? Доказываешьего целесообразность? Что ж, в логике тебе не откажешь.

Тяжесть налила все его тело. Тело – свинцовые джунгли, душа– загнанная лиса. Мрак висел теперь, как овальное тело, возле уютной люстры.Сволочь Бутурлин разглагольствует тут, развивает государственные соображения, ав это время СВРП разрабатывает детали охоты. На меня. На живое существо.Сорокашестилетний холостяк, реклама сигарет «Мальборо», любитель быстрой езды,пьянчуга, сластолюбец, одинокий и несчастный, будет вскоре прошит очередью измашингана. До слез жалко мальчика Андрюшу. Папа и мама, зачем вы учили менягаммам и кормили кашей Нестле? Конец.

– Постыдись, Андрей! – вскричал Бутурлин. – Ярисую тебе общую картину, чтобы ты уяснил себе степень опасности.

Он уяснил себе степень опасности. Вполне отчетливо. Отцу и всамом деле не нужно было называть своего старого друга по имени, он сразупонял, что речь идет о майоре Боборыко, а покушение затеяно его племянником,одноклассником Лучникова Юркой, обладателем странной двойной фамилииИгнатьев-Игнатьев.

Всю жизнь этот карикатурный тип сопровождает Андрея. Долгоевремя учились в одном классе гимназии, пока Андрей не отправился в Оксфорд.Вернувшись на Остров в конце 1955 года, он чуть ли не на первой же вечеринкевстретил Юрку и поразился, как отвратительно изменился его гимназическийприятель, фантазер, рисовальщик всяческих бригантин и фрегатов, застенчивыйпрыщавый дрочила. Теперь это стал большой, чрезвычайно нескладный мерин,выглядящий много старше своих лет, с отвратительной улыбкой, открывающей вседесны и желтые вразнобой зубы, с прямым клином вечно грязных волос, страшнокрикливый монологист, политический экстремист ультраправой.