– Ноу, Тони, ноу, плиз донт… – погрозил он пальцемАнтону. – Не вводи в заблуждение путешественниц. Врэвакуанты, май янглэдис, это не нация. По национальности – мы русские. Именно мы и есть настоящиерусские, а не… – Тут бравый «сокол» слегка икнул, видимо, вспомнив, что он ещеи член Кабинета, и закончил фразу дипломатично: -…а не кто-нибудь другой.

– Вы хотите сказать, что вы – элита, призванная правитьнародом Крыма?! – выпалил Антон, перегнувшись через край стола.

«Что это он глаза-то стал так таращить, – подумалЛучников. – Уж не следствие ли наркотиков?»

– Не вы, а мы, – лукаво погрозил Бутурлин Антонувилкой, на которой покачивался великолепный шримп. – Уж не отделяешься литы от нас, Тони?

– Антон у нас теперь представитель культуры яки, –усмехнулся Лучников.

– Яки! – вскричал Антон. – Будущее нашейстраны – это яки, а не вымороченные врэвакуанты или обожравшиеся муллы, иливысохшие англичане! – Он отодвинул локтем свою тарелку и зачастил,обращаясь к девушкам: – Яки – это хорошо, это среднее между «якши» и «о'кей»,это формирующаяся сейчас нация Острова Крыма, составленная из потомков татар,итальянцев, болгар, греков, турок, русских войск и британского флота. Яки – этонация молодежи. Это наша история и наше будущее, и мы плевать хотели намарксизм и монархизм, на Возрождение и на Идею Общей Судьбы!

За столом после этой пылкой тирады воцарилось натянутоемолчание. Девицы сидели с каменными лицами, у Кристины вздулась правая щека –во рту, видимо, лежало что-то непрожеванное, вкусное.

– Вы уж извините нас, уважаемые леди, – проговорилАрсений Николаевич. – Быть может, вам не все ясно. Это вечный спор славянв островных условиях.

– А нам на ваши проблемы наплевать, – высказаласьКристина сквозь непрожеванное и быстро начала жевать.

– Браво! – сказал дед. – Предлагаю всемуобществу уйти от битвы идей к реальности. Реальность перед вами. В центре столаомар, слева от него различные соусы. Салат с креветками вы уже отведали. Смеюобратить внимание на вот эти просвечивающие листочки балаклавской ветчины, онане уступит итальянской «прошютто». Вон там, в хрустале, черная горка с долькамилимона – улыбка исторической родины, супервалютная икра. Шампанское «НовыйСвет» в рекламе не нуждается. В бой, господа!

Далее последовал очень милый, вполне нормальный обед, втечение которого вся атмосфера наполнялась веселым легким алкоголем, и вскоревсе стали уже задавать друг другу вопросы, не дожидаясь ответа, и отвечать, недожидаясь вопросов, а когда подали кофе, Лучников почувствовал на своем коленебосую ступню Памелы.

– Этот тип, – говорила золотая калифорнийскаядива, тыча в него сигарой, вынутой изо рта Фредди Бутурлина, – этот типпохож на рекламу Мальборо.

– А этот тип, – Кристина, взмахнув марлевымподолом, опустила голый задик на костлявые колени деда Арсения, – а этоттип похож на пастыря всего нашего рода. Пастырь белого племени! ДжинсовыйМоисей!

– Вы, девки! Не трогайте моих предков! – кричалАнтон. – Папаша, можно я возьму твой «турбо»? Нельзя? Как это говорят увас в Москве – «жмот»? Ты – старый жмот! Дед! Одолжи на часок «ролле»? Жмотыпроклятые! Врэвакуанты! Яки поделится последней рубахой.

– Я дам вам «лендровер» с цепями, – сказал дедАрсений. – Иначе вы сверзитесь с серпантина в бухту.

– Ура! Поехали! – молодежь поднялась и,приплясывая, прихлопывая и напевая модную в этом туристическом сезоне песенку«Город Запорожье», удалилась. Памела перед уходом нахлобучила себе на головулетнюю изысканную шляпу товарища министра информации.

Город Запорожье!

Санитэйшен фри!

Вижу ваши рожи,

Братцы, же ву при!

Русско-англо-французский хит замер в глубинах «Каховки».Взрослые остались одни.

– Эти девки могут разнести весь твой замок,Арсений, – сказал Лучников. – Откуда он их вывез?

– Говорит, что познакомился с ними третьего дня вСтамбуле.

– Третьего дня? Отлично! А когда он сталяки-националистом?

– Думаю, что сегодня утром. Они часа два беседовали наморе с моим лодочником Хайрамом, а тот активист «Яки-Фьюча-Туганер-Центр».

– Хороший у тебя сын, Андрюшка, – мямлил вконецосоловевший Бутурлин. – Ищущий, живой, с такими девушками дружит. Вот моимерзавцы-белоподкладочники только и шастают по салонам врэвакуантов, скрипка,фортепиано, играют всякую дребедень от Гайдна до Стравинского… понимаете ли,духовная элита… Мерзость! В доме вечные эти звуки – Рахманинов… Гендель… тоска…не пьют, не валяются…

– Ну, Фредди, хватит уже, – сказалЛучников-старший. – Теперь мы одни.

Фредди Бутурлин тут же причесался, одернул куртку и сказал:

– Я готов, господа.

– Хуа, отключи телефоны, – попросил АрсенийНиколаевич.

– А вы не завели еще себе магнитный изолятор? –поинтересовался Фредди. – Рекомендую. Стоит дорого, но зато перекрываетвсех «клопов».

– Что все это значит? – спросил Лучников.

Он злился. Двое уже знают некий секрет, который собираютсяпреподнести третьему, несведущему. Хочешь не хочешь, но в эти минуты чувствуешьсебя одураченным.

Арсений Николаевич вместо ответа повел их в так называемые«частные» глубины своего дома, то есть туда, где он, собственно говоря, и жил.Комнаты здесь были отделаны темной дубовой панелью, на стенах висели старинныепортреты рода Лучниковых, часть из которых успела эвакуироваться еще в 20-м, адругая часть разными правдами-неправдами была выцарапана уже из «Совдепии».Повсюду были книжные шкафы и полки с книгами, атласами, альбомами, старые географическиекарты, старинные глобусы и телескопы, модели парусников, статуэтки и снимкилюбимых лошадей Арсения Николаевича. Над письменным столом висела фотографиясуперзвезды, лучниковского фаворита, пятилетнего жеребца крымской породыВаряга, который взял несколько призов на скачках в Европе и Америке.

– Недавно был у меня один визитер из Москвы, –сказал Арсений Николаевич. – Настоящий лошадник. Еврей, но исключительноинтеллигентный человек.

Андрей Арсениевич усмехнулся. Ничем, наверно, не изжить врэвакуантскоговысокомерия к евреям. Даже либерал папа проговаривается.

– Так вот, знаете ли, этот господин задумал в каком-тотам их журнале рубрику «Из жизни замечательных лошадей». Дивная идея, не такли?