– От берега до берега, – ответил Антон.

– В Индии ее был?

– Сорок дней жил в ашраме. Пробирались даже в Тибетчерез китайские посты.

– Скажи, Антоша, а на что ты жил весь этот год?

– В каком смысле?

– Ну, на что ты ел, пил? Деньги на пропитание, корочеговоря?

Антон расхохотался, слегка театрально.

– Ну, папа, ты даешь! Поверь мне, это сейчас непроблема для… ну, для таких, как я, для наших. Обычно мы живем в коммунах,иногда работаем, иногда попрошайничаем. Кроме того, знаешь ли, ты, конечно, неповеришь, но я стал совсем неплохим саксофонистом…

– Где же ты играл?

– В Париже… в метро… знаешь там корреспонданс на Шатле…

– Дай затянуться, – попросил Лучников.

Антон вспомнил, что он курит и тут же показал специфическуюрасслабленность, особую такую шикарную полуотрёшенность.

– Это… между прочим… из Марокко… – пробормотал он какбы заплетающимся языком.

Все-таки – мальчишка.

– Я так и понял, – сказал Лучников, взял слюнявыйокурок и втянул сладковатый дымок. Сладкая дрянь. – Ба, вот странность,только сейчас заметил, что я спрашиваю тебя по-русски, а ты мне отвечаешь наяки. – Он внимательно разглядывал сына. Все-таки красивый парень, оченькрасивый.

– Это язык моей страны! – с неожиданнойгорячностью вскричал Антон. Веселости как не бывало. Глаза горят. – Яговорю на языке моей страны!

– Вот оно что! – сказал Лучников. – Теперь,значит, вот такие у нас идеи?

– Слушай, атац, ты меня опять подначиваешь. Ты со мной,я вижу, так и не научишься говорить серьезно. Яки! – Нотка враждебности,той старой, годичной давности, появилась в голосе Антона. – Яки! Яки,атац!

Атац, то есть отец, типичное словечко яки, смесь татарщины ирусятины.

Уровнем ниже, в дверях столовой появилась фигура деда.

– Мальчики, обедать! – крикнул он.

Антон вылез из шезлонга и пошел по веранде, прыгая на однойноге и на ходу натягивая джинсы. Обернулся.

– Да, я забыл тебе сказать, что я и в Москве твоейпобывал.

– Вот как? – Лучников встал. – Ну, и как тебеМосква?

– Блевотина, – с удовольствием сказал Антон и,почувствовав, что диалог закончился в его пользу, очень повеселел.

Дед явно любовался внуком. В дверях столовой Антон дружескиткнул Арсения плечом. Лучников-средний задержался.

– Арсений, это из-за него ты просил меня приехать обязательносегодня. Он что – завтра испаряется?

– Нет-нет. Антошка мне ничего не говорил о своихпланах. Не думаю, что эта троица так быстро нас покинет. Девочки первый раз наОстрове. Антошка предвкушает роль гида. Новая культура яки и жизнь русскихмастодонтов. К тому же рядом и Коктебель с его вертепами. Думаю, чтоамериканочкам на неделю хватит.

Арсений Николаевич вроде бы посмеивался, но АндрейАрсениевич заметил, что глаза отца смотрят серьезно и как бы изучают его лицо.Это тоже было не свойственно старику Лучникову и пугало.

– Тогда почему же ты сказал «обязательно»? Просто так,а? Без особого значения?

«Если ответит „просто так“, „без особого значения“, то этосамое худшее», – подумал Андрей Арсениевич.

– Со значением, – улыбнулся отец, как бы угадавшийход его мыслей. – У нас сегодня к обеду Фредди Бутурлин.

– Да я его вижу чуть ли не каждый день в Симфи! –воскликнул Лучников.

– Нам нужно будет вечером поговорить втроем, –неожиданно жестким голосом – президент в кризисных паузах истории – проговорилЛучников-старший.

Тогда они вошли в столовую, одна стена которой быластеклянной и открывала вид на море, скалу Хамелеон и мыс Крокодил. За столомуже сидели Памела, Кристина, Антон и Фредди Бутурлин.

Последний был членом Кабинета министров, а именно товарищемминистра информации. Пятидесятилетний цветущий отпрыск древнего русского рода,для друзей и избирателей Фредди, а для врэвакуантов Федор Борисович, членпартии к-д и спортклуба «Русский Сокол», а по сути дела плейбой без каких-либоособых идей, Бутурлин когда-то слушал лекции Лучникова-старшего, когда-тошлялся по дамочкам с Лучниковым-средним и потому считал их своими лучшимизадушевными друзьями.

– Хай, Эндрю! – он открыл свои объятия.

– Привет, Федя! – ответил Лучников «по правиламмосковского жаргона».

Памела и Кристина – Боже! – преобразились: обе вплатьях! Платья, правда, были новомодные, марлевые, просвечивающие, да еще и наузеньких бретельках, но все-таки соски молодых особ были прикрыты какими-тоцветными аппликациями. Антоша сидел голый по пояс, только лишь космы своислегка заправил назад, завязал теперь в пони-тэйл.

Седьмым участником трапезы был мажордом Хуа. Он отдавалраспоряжения на кухню и официанту Гаври, но то и дело присаживался к столу, какбы гордо демонстрируя, что он тоже член семьи, поворачивал по ходу беседыпеченое личико, счастливо лучился, внимал. Вдруг беседа и его коснулась.

– Хуа – старый тайваньский шпион, – сказал пронего Антон девушкам. – Это естественно, Крым и Тайвань, два отдаленныхбрата. В семьях врэвакуантов считается шикарным иметь в доме китайскуюагентуру. Хуа шпионит за нами уже сорок лет, он стал нам родным.

– Что такое врэвакуанты? – Памела чудесно сморщиланосик.

– Когда в 1920-м году большевики вышибли моего дедулю иего славное воинство с континента, белые офицеры на Острове Крым стали называтьсебя «временные эвакуанты». Временный is temporary in English. Потом появилосьсокращение «вр. эвакуанты», а уже в пятидесятых годах, когда основательнопоблекла идея Возрождения Святой Руси, сложилось слово «врэвакуант», нечтовроде нации.

Отец и дед Лучниковы переглянулись: Антону и в самом деленравилась роль гида. Фредди Бутурлин пьяновато рассмеялся: то ли ондействительно набрался еще до обеда, то ли ему казалось, что таким пьяноватымему следует быть в его «сокольской» плейбойской куртке, да еще и в присутствиихорошеньких девиц.