– Увы, – проговорил Андрей, приблизился к«Прометею» и положил на него руку. Сколько раз он видел эту скульптуру и трогалее в мастерской Эрика, сначала на Трубной, потом на улице Гиляровского.

Они прошли в дом и через темный коридор с африканскимимасками по стенам вышли на юго-восточную, уступчатую, многоэтажную частьстроения, висящую над долиной. Появился древний Хуа, толкая перед собой тележкус напитками и фруктами.

– Ю узлкам Андрюса синочек эз юзуаль канисна, –прошипел он сквозь остатки зубов, похожие на камни в устье Янцзы.

– Ты видишь, не прошло и сорока лет, а Хуа уже научилсяпо-русски, – сказал отец.

Китаец мелко-мелко затрясся в счастливом смехе. Андрейпоцеловал его в коричневую щеку и взял здоровенный бокал «Водкатини».

– Сделай нам кофе, Хуа.

Арсений Николаевич подошел к перилам веранды и позвал сына –глянь, мол, вниз, – там нечто интересное. Андрей Арсениевич глянул и чутьне выронил «Водкатини»: там внизу на краю бассейна стоял его собственный сынАнтон Андреевич. Длинная и тонкая дедовская фигура Антошки, белокурые патлыперехвачены по лбу тонким кожаным ремешком, ярчайшие американские купальныетрусы почти до колен. В расхлябанной наглой позе на лесенке бассейна стоялоотродье Андрея Арсениевича, его единственный сын, о котором он вот уже большегода ничего не слышал. В воде между тем плавали две гибкие девушки, обесовершенно голые.

– Явились вчера вечером пешком, с тощими мешками,грязные… – быстро, как бы извиняясь, заговорил Лучников-старший.

– Кажется, уже отмылись, – суховато заметилЛучников.

– И отъелись, – засмеялся дед. – Голодныебыли, как акулы. Они приплыли из Турции с рыбаками… Позови его, Андрей.Попробуйте все-таки…

– Анто-о-ошка! – закричал Лучников так, как онкричал когда-то, совсем еще недавно, будто бы вчера, когда в ответ на этот крикего сын тут же мчался к нему большими скачками, словно милейший дурашливый пес.

Так неожиданно произошло и сейчас. Антон прыгнул в воду,бешеным кролем пересек бассейн, выскочил на другой стороне и помчался вверх полестнице, крича:

– Хай, дад!

Как будто ничего и не было между ними: всех этих мерзкихсцен, развода Андрея Арсениевича с матерью Антона, взаимных обвинений и даженекоторых пощечин; как будто не пропадал мальчишка целый год черт знает в какихпритонах мира.

Они обнялись и, как в прежние времена, повозились, поборолисьи слегка побоксировали. Краем глаза Лучников видел, что дед сияет. Другим краемглаза он замечал, как вылезают из бассейна обе дивы, как они натягивают начресла ничтожные яркие плавочки и как медленно направляются вверх, закуривая иболтая друг с другом. Мысль о лифчиках, видимо, не приходила им в голову, то лиза неимением таковых, то ли за неимением и самой подобной мысли.

– Познакомьтесь с моим отцом, друзья, – сказалАнтон девушкам по-английски. – Андрей Лучников. Дад, познакомься, этоПамела, а это Кристина.

Они были очень хорошенькие и молоденькие, если и старшедевятнадцатилетнего Антона, то ненамного. Памела, блондинка с пышной гривойвыгоревших волос, с идеальными, будто бы скульптурными крепкими грудками.«Калифорнийское отродье, вроде Фары Фосет», – подумал Лучников. Кристинабыла шатенка, а груди ее (что поделаешь, если именно груди девиц привлекаливнимание Лучникова: он не так уже часто бывал в обществе передовой молодежи),груди ее были не столь идеальны, как у подружки, однако очень вызывающие, сторчащими розоватыми сосками.

Девицы вполне вежливо сказали «nice to meet you» – уКристины был какой-то славянский акцент – и крепко, по-мужски, пожали рукуЛучникова. Они подчеркнуто не обращали внимания на свои покачивающиеся груди икак бы предлагали и окружающим не обращать внимания – дескать, что может бытьестественнее, чем часть человеческого тела? – и от этой нарочитости, аможет быть, и просто от голода у Лучникова зашевелился в штанах старый друг, ион даже разозлился: вновь возникала проклятая, казалось бы, изжитая уже всумасшедшей череде дней зависимость.

– Вы, должно быть, из «уимен-либ», бэби? – спросилон девушек.

Яростное возмущение. Девчонки даже присвистнули.

– Мы вам не бэби, – хрипловато сказала Кристина.

– Male chouvinist pig, – прорычала Памела ибыстро, взволнованно стала говорить подружке: – Из их поколения этой гадостиуже не выбьешь. Обрати внимание, Кристи, как он произнес это гнусное словечко«бэби». Как будто в фильмах пятидесятых годов, как будто солдат проституточкам!…

Лучников облегченно расхохотался: значит, простообыкновенные дуры! Дружок в штанах тоже сразу успокоился.

– Ребята, вы не обижайтесь на моего дадди, –сказал Антон. – Он и впрямь немного олд-таймер. Просто вы его своимититьками взволновали.

– Простите, джентльмены, – сказал Лучниковдевушкам. – Я действительно невпопад ляпнул. Грехи прошлого. Почувствовалсебя слегка в бордельной обстановке. Ведь я именно солдафон пятидесятых.

– Будем обедать, господа? – спросил АрсенийНиколаевич. – Здесь или в столовой?

– В столовой, – сказал Антон. – Тогда девки,может быть, оденутся. А то бедный мой папа не сможет съесть ни кусочка.

– Или съем что-нибудь не то, – пробурчал Лучников.Отец и сын сели рядом в шезлонги.

– Где же ты побывал за этот год? – спросил Лучников.

– Спроси, где не был, – по-мальчишески ответилАнтон. Он сделал знак Хуа, и тот принес ему его драные, разлохмаченные джинсы.Антон вытащил из кармана железную коробочку из-под голландских сигар «БиллемII» и извлек оттуда самокруточку. Понятно – курим «грасс». Именно в присутствииотца закурить «грасс» – вот она свобода! Неужели он думал когда-нибудь, что яего буду угнетать, давить, ханжески ограничивать? Неужели он, как и эти дведурочки, считает меня человеком пятидесятых? Во всем мире меня считаютчеловеком, определяющим погоду и настроение именно сегодняшнего дня, и толькомой собственный сын нашел между нами generation gap. He слишком ли примитивно?Во всех семьях говорят о «разрыве поколений», значит, и мы должны иметь этуштуку? Может быть, он не слишком умен? Провалы по части вкуса? В кого у негоэтот крупный нахальный нос? Невысокий, зарастающий по бокам лоб – в мамашу. Нонос-то в кого? Да нет, не открестишься – подбородок мой и зеркальные родинки: уменя над левой ключицей, у него – над правой, у меня справа от пупка, у него –слева, а фигура – в Арсения.

– Сейчас спрошу, где ты не был, – улыбнулсяЛучников. – В Штатах не был?