Элейн терпеливо выслушала его, объяснив затем, что Колтрейнвряд ли согласится. В конце концов, прошло уже тринадцать лет с тех пор, когдаон в последний раз получил письмо от дочери.

Гевин не верил своим ушам. - Она, что, с ума сошла?! Ведь еёотец один из богатейших людей в Америке, а она знать его не желает? Как можнобыть настолько безмозглой?!

Элейн и бровью не повела, хотя он ещё долго кипел отвозмущения. Она только холодно напомнила ему, что Дани сейчас не хочет иметь сотцом ничего общего и для этого есть очень веская причина. - Видишь ли, -смущенно улыбнулась она, - Дани много раз писала ему, но я всегда уничтожалаписьма. И поскольку девочка ни на одно из них не получила ответа, она уверена,что это он бросил её. Она свято верит в то, что отец знать её не хочет, потомучто она предпочла жить со мной.

И тут Гевин не выдержал. Потеряв голову, он кричал и брызгалот возмущения слюной, называя Элейн безмозглой, старой курицей. Благодаря еёглупости и упрямству, возмущался он, они остались почти без гроша за душой. Онаоправдывалась как могла, сетуя, что никто не подозревал о несчастной страстипокойного графа к азартным играм. Ведь все были уверены, что он богат и будущееих обеспечено.

Итак, Гевину одному предстояло искать выход из тупика, вкотором оказалась вся семья. Но что он мог сделать? Ведь он уже успелпривыкнуть к роскоши, любил её и не мог без неё обойтись. Он ещё не забыл, чтотакое бедность, и нищета казалась ему хуже смерти.

Отогнав нахлынувшие воспоминания, Гевин вынул из шкафасорочку, маленькое произведение искусства из тончайшего шелка цвета слоновойкости. Сшитая вручную, она прекрасно облегала тело и замечательно гармонировалас элегантным темно-голубым смокингом, который он выбрал в этот день из сотнидругих, тоже принадлежавших ему. Все это множество дорогих костюмов было встрогом порядке развешано на плечиках в просторной гардеробной. Слава Богу, чтов казино не принимали в заклад одежду, с мрачным юмором подумал он, иначе милейшийграф мог бы оставить меня голым.

Он слабо улыбнулся, бросив прощальный взгляд на своеотражение. Потихоньку в голове у него начал складываться отличный план. Ещеутром, когда Элейн ворвалась к нему в комнату, размахивая каким-то письмом ибессвязно что-то выкрикивая, неясная мысль забрезжила в мозгу молодогочеловека. С тех пор он постоянно обдумывал свою идею и, наконец, пришел кмысли, что стоит попробовать.

Он с усмешкой вспомнил, как читал письмо, а Элейн внетерпении не сводила с него широко раскрытых глаз, как он потом долго хохотал,а она все не понимала.

- Неужели до тебя не доходит, что это может значить для всехнас? наконец спросил он.

Она нехотя кивнула. - Тревис пишет, что он теперь будет житьв Париже вместе с Китти. Он хочет увидеться с Дани, попытаться заново узнатьеё.

Гевин нетерпеливо отмахнулся, перебив её. - Да, нет, я не обэтом. Он же собирается остаться в Париже надолго. - Он торопливо пробежалглазами письмо, - Вот, читай. Тревис пишет, что составил распоряжение. Он хочетещё при жизни оставить детям свое состояние, его имущество будет разделенопоровну, серебряный рудник достанется его сыну и Дани.

Не в силах сдержаться, он помахал письмом перед носом Элейн.- Вот оно! Дани сможет продать свою долю в разработках брату, или кому угодно,и мы снова будем богаты!

Элейн попыталась было образумить его, напомнив, что у Дани,вне всякого сомнения, есть свои планы по поводу того, как в будущем поступитьсо своей долей наследства. - А вдруг девочка решит вообще навсегда вернуться вАмерику и жить там, - осторожно добавила она.

- Ну, тогда ей лучше как можно скорее выбросить эти мысли изголовы, буркнул Гевин. - Впрочем, оставь, я сам обо всем позабочусь, это нетвое дело. И ни слова Дани об этом письме, ты поняла? - грозно предупредил он.Зная его вспыльчивость, Элейн молча кивнула. Она настолько ненавидела Тревиса,что охотно пожелала в душе, чтобы этого письма никогда не было, как, впрочем, ивсех его прежних писем.

Гевин заканчивал свой туалет, весело насвистывая, довольнаяулыбка растягивала его губы по мере того, как в голове окончательносформировался хитроумный план. Гевин задумал не только вернуть себе утраченноебогатство, но и уничтожить заодно самого Тревиса Колтрейна.

И на душе у него вдруг стало так легко при мысли, что он,наконец отомстит за отца, что он даже расхохотался, покидая комнату.

Переходя из комнаты в комнату, он весело и беззаботнонасвистывал, с удовольствием разглядывая роскошную обстановку. Дорогие, хрупкиебезделушки, драгоценные антикварные вещицы, замечательные полотна известныхмастеров, роскошная мебель, стоившая целое состояние. Замок сам был похож настаринную бонбоньерку, но в глазах Гевина он казался просто старой рухлядью.Тот был поклонником совсем другого стиля, ему нравились не заставленныестаринной мебелью, а наполненные светом просторные залы, где много воздуха.Здесь же, по его мнению, было просто мрачно и душно. Да ладно, не важно. Скороу него будет все, что он пожелает. У него будут деньги. Деньги Колтрейна! И егоместь будет сладкой!

Комната Дани была в конце длинного коридора. Именно здесьему всегда хотелось жить. Тут был чудесный вид из окна, куда ни глянь,расстилалось вечно голубое Средиземное море, а волны, мерно шурша, бились оскалы у подножия замка. Когда Элейн только вышла замуж за де Бонне и онипереехали сюда, Дани была просто невозможна. Завистливая, надменная инеуступчивая, она просто изводила Гевина, требуя, чтобы именно ей досталасьсамая большая и светлая комната. Она грубо и откровенно третировала мальчишку,считая себя единственной настоящей родней Элейн, и дразнила Гевина приемышем.Он в ответ безумно пугал её, угрожая как-нибудь подстеречь и вышвырнуть из окнапрямо на скалы, а потом долго со вкусом объяснял уже насмерть перепуганной девочке,что она будет долго и мучительно умирать на голых скалах, а потом море утащитеё на глубину, где жадные крабы обглодают до костей. Дани цепенела от страха, апотом с пронзительным визгом бежала жаловаться Элейн. Но время шло. Даниповзрослела, постепенно её характер изменился, она стала доброжелательней имягче. Она переменилась настолько, что это порой сбивало с толку Гевина исовершенно озадачивало Элейн.

Гевин уже подошел к двери, но рука его так и опустилась, непостучав. Из-за двери доносились какие-то звуки, по-видимому, Дани была неодна. Приложив ухо к отполированной, гладкой, как шелк, двери красного дерева,Гевин прислушался и скоро понял, кому принадлежит доносившийся из комнатыголос. Это была Бриана де Пол. Только у неё был такой низкий, теплый,мелодичный голос с легким французским акцентом, от которого она так и неотвыкла, несмотря на все старания Дани. Мать Брианы умерла много лет назад, аотец, служивший когда-то у графа управляющим, скончался только в прошлом году.Они с Дани были близкими подругами и всегда любили друг друга как сестры.

И в самом деле, прелестная молодая француженка оченьпоходила лицом на Дани. Ее роскошные волосы были того же оттенка, но если кариеглаза Дани сияли теплым, мягким блеском спелого каштана, то необычайно яркие,опушенные густыми, темными ресницами глаза Брианы цветом напоминали искрящийсяв пламени камина дорогой бренди. И характер был подстать внешности - девушка,чуть что, вспыхивала как спичка. Гевин с удовольствием вспомнил, как она бешеносопротивлялась, когда при встрече где-нибудь в темном коридоре, где никто их невидел, он игриво похлопывал её прелестно округлившуюся попку или, будтоневзначай, норовил прижаться к пышной, соблазнительной груди. Тысячу раз Брианабезапелляционно заявляла Гевину, что терпеть его не может. Молодого человекаэто ничуть не смущало, он был уверен, что ненависть в один прекрасный моментможет смениться совсем другим чувством, стоит только девушке понять, что именноон является хозяином положения. В конце концов теперь, когда отец её умер,именно на неё легла забота о брате-калеке. Она всегда отчаянно нуждалась вденьгах и когда Элейн взяла её к себе горничной, ухватилась за работу обеимируками. Нужно только намекнуть строптивой девчонке, что от него зависит,потеряет ли она работу или нет, и маленькая паршивка и пикнуть не посмеет,когда он потребует от неё "дополнительных" услуг.