– Ах, доброе утро, мистер фон Дейним, я не ошиблась? –защебетала Таппенс. – Чудесная погода, правда?

– О да. Прекрасная.

Таппенс этим не ограничилась.

– Я не утерпела и вышла, – продолжала она лепетать. – Вообщея редко выхожу до завтрака, но в такое утро и когда неважно проведешь ночь,ведь на новом месте, бывает, плохо спится, я всегда говорю, нужно день-два,чтобы привыкнуть.

– Да, несомненно.

– И представьте, эта небольшая прогулка вернула мне аппетит.Я иду завтракать!

– Вы возвращаетесь в «Сан-Суси»? Если позволите, я пойдувместе с вами. – И он с серьезным видом зашагал подле Таппенс.

Она спросила:

– А вы тоже решили нагулять аппетит перед завтраком?

Он хмуро покачал головой.

– Нет, мой завтрак, я его уже съел. Сейчас я иду на работу.

– На работу?

– Я химик-исследователь.

«Ах, вот, оказывается, кто ты!» – подумала Таппенс, искосабросив на него быстрый взгляд.

А Карл фон Дейним продолжал слегка надменным тоном:

– Я приехал в эту страну, спасаясь от нацистскихпреследований. У меня было мало денег и ни одного друга. Я стараюсь делать, чтоумею, чтобы приносить пользу.

Он не повернул к ней голову, а смотрел прямо перед собой, ночувствовалось, что он сильно взволнован. Таппенс неопределенно пробормотала:

– Конечно, конечно. Очень похвальное желание.

– Два моих брата находятся в концентрационных лагерях. Отецв лагере умер. Мать скончалась от горя и страха, – продолжал Карл фон Дейним.

«Каким ровным голосом он все это произносит, – подумалаТаппенс, – словно выучил наизусть». Она еще раз украдкой покосилась на него –он смотрел прямо перед собой, и лицо его было бесстрастно.

Несколько шагов они прошли молча. Навстречу попались двоемужчин, один из них задержал взгляд на Карле, и Таппенс услышала, как он сказалсвоему спутнику:

– Видал? Ручаюсь, что этот парень – немец.

Лицо Карла фон Дейнима залила краска. Он вдруг потерялсамообладание, сдерживаемые чувства вырвались наружу:

– Вы... Вы слышали? Вот они что говорят... Я...

– Милый мальчик, – Таппенс, сама не заметив, заговориласвоим настоящим голосом, убежденно и сочувственно. – Не будьте глупцом. А чегобы вы хотели?

– То есть как? – обернулся он к ней с недоуменным видом.

– Вы беженец. Так принимайте все, что связано с этимположением. Вы остались живы, и это главное. Живы и на свободе. Что же допрочего, то поймите, это неизбежно. Наша страна воюет с Германией. А вы немец.– Таппенс неожиданно улыбнулась. – Нельзя же ожидать от каждого встречного ипоперечного, вроде того, что сейчас прошел, чтобы он отличал, примитивноговоря, плохих немцев от хороших.

Их взгляды встретились. Ярко-голубые глаза Карла смотрелистрадальчески. Но вот он тоже улыбнулся и сказал:

– Про индейцев когда-то, кажется, говорили, что хорошийиндеец – это мертвый индеец. – Он засмеялся. – А мне, чтобы быть хорошимнемцем, надо не опоздать на работу. Извините. Позвольте откланяться.

И опять этот чопорный поклон. Таппенс смотрела вслед егоудаляющейся фигуре. А потом сказала себе:

– Миссис Бленкенсоп, вы чуть было не дали большого маху.Впредь думайте, пожалуйста, только о деле. А теперь марш завтракать.

Входная дверь в пансион была открыта. Внутри миссис Переньявела с кем-то пламенный разговор:

– И передай ему мое мнение насчет того маргарина, что онпродал нам в прошлый раз. Ветчину возьмешь у Квиллерса, у них цена была на двапенса ниже. И смотри в оба, когда будешь выбирать капусту...

При виде входящей Таппенс, миссис Перенья прервала свои наставления.

– Ах, миссис Бленкенсоп, доброе утро, ранняя вы пташка! Выеще не завтракали? Завтрак на столе. – И указала на свою собеседницу: – Моядочь Шейла, вы ведь еще не знакомы? Она была в отъезде и возвратилась тольковчера вечером.

Таппенс с любопытством взглянула вблизи на красивое, полноежизни девичье лицо. Лишенное давешнего трагизма, оно сейчас выражало лишь скукуи раздражение. «Моя дочь Шейла». Шейла Перенья, стало быть.

Пробормотав несколько любезных слов, Таппенс прошла встоловую. За столом до сих пор засиделись трое: миссис Спрот с дочуркой иширокоплечая миссис О'Рурк. Таппенс поздоровалась, и в ответ прозвучалогромогласное, по-ирландски цветистое приветствие миссис О'Рурк, совершеннозаглушившее тихий отклик миссис Спрот.

Старшая дама с жадным любопытством разглядывала Таппенс.

– Надо же, в такую рань, а вы уже с прогулки. Ничего нетлучше. Поди аппетит нагуляли чудесный.

Миссис Спрот кормила дочь.

– Попробуй, какой вкусный хлебушек с молочком, –приговаривала она, пытаясь просунуть ложку в ротик Бетти Спрот.

Та ловко уклонялась и вертела головой, устремив на Таппенсбольшие круглые глаза. Потом указала на новую тетю перемазанным в молокепальчиком и произнесла нечто гортанное:

– Га-га, боч!

– Вы ей понравились! – объяснила миссис Спрот, с восхищениемглядя на Таппенс, удостоившуюся такой монаршей милости. – Обычно она такдичится при посторонних.

– Боч! – повторила Бетти Спрот. – Каду... мехок, –торжественно объявила она.

– Что бы это такое могло значить? – поинтересовалась миссисО'Рурк.

– Она еще не очень понятно говорит, – оправдываясь, сказаламиссис Спрот. – Ей ведь только-только пошел третий годок. Сейчас она все подрядназывает «бош». Но зато она умеет говорить «мама», верно, моя хорошая?

Бетти обернулась к матери и произнесла, словно вынеслаокончательный приговор:

– Кагл-бик.

– Они придумывают свой язык, милые малютки, – прогуделамиссис О'Рурк. – Бетти, милочка, ну, теперь скажи «мама».

Бетти нахмурила лобик и с огромным усилием произнесла:

– На-тси[20].

– Ну, смотрите, как она старается! Ах ты моя хорошая!