– Где взяла?

После секундного колебания язык сам собойсоврал:

– Пошла гулять с собаками, а он напомойке сидит. Явно домашний, чистый, в ошейнике…

– Небось в форточку за птичкойсиганул, – вздохнула Катюша и порылась в густой шерсти гостя, – блох,похоже, нет. Надо все равно обработать спреем для надежности и расклеитьобъявление, наверное, хозяева обрыдались, а пока пусть живет. Пошли, дружочек,на санобработку.

Она подхватила кота под живот и потащила вванную. Я налила себе еще кофе. Наверное, надо было сказать правду, но представляю,какие вопли поднимет Катерина, заставит идти в милицию, давать показания… Лучшепромолчу.

– Лампуша, гляди! – заорала Катя.

В ванной, в тазике с теплой мыльной водой,преспокойненько сидел кот. В отличие от других кошачьих, этот просто нежился впене и урчал от удовольствия, пока Катюша терла ему спинку, животик и грудку.Даже голову котяра преспокойно подставил под струю, лишь пофыркивал, когда водапопадала в нос.

– Первый раз встречаю такое! –искренне изумилась Катя. – Ну, давай лапку.

Кот моментально протянул переднюю лапу.

– Слушай, – взвизгнулаКатерина, – он понимает! Ну-ка, дай лапу.

Гость покорно протянул другую, левую.

– Ох, и не фига себе, – пришла вполный восторг Катюха, – артист, да и только.

Несколько минут мы заставляли животноевыполнять команды. Выяснилось, что он понимает почти все: лежать, сидеть,стоять. Но самое смешное произошло, когда я велела:

– Голос!

Котяра разинул клыкастую пасть и разразилсядушераздирающим мяуканьем. На вопль явились все животные и уставились на«циркача».

– Молодец, – похвалила Катя, –а теперь замолчи.

Кот разом заткнулся.

– Слушай, – пробормотала подруга,вытирая новое приобретение полотенцем, – может, он из цирка сбежал? Такаяживотина дорогого стоит. Давай позвоним в театр к Куклачеву, вдруг это их«прима»?

Оставив ее забавляться с котом, я пошла вприхожую и, уже натянув сапоги и куртку, поинтересовалась:

– Как я узнаю этого Писемского? Опишивнешность.

– Моментально вычислишь, –усмехнулась Катя, – толще его человека просто не будет. Огромная гора, асверху огненно-рыжая голова, ни за что не перепутаешь.

Катерина оказалась права. Олега Яковлевичабыло видно издали – невероятной толщины мужик, а кудрявые волосы – цветавзбесившейся лисы. Перед ним на подносе лежали остатки «скромного» обеда –несколько оберток от биг-маков, коробочка макнагетсов, два пустых пол-литровыхстакана из-под колы, остатки жареной картошки и недоеденный пирожок. Наверное,он не слишком любит сладкое.

– Здравствуйте, – произнеслая, – меня прислала Екатерина Андреевна Романова.

«Гора» окинула взглядом мои сорок пятькилограммов и сказала густым басом:

– Это вы? Вы Евлампия Андреевна?

– Что тут странного?

– Да нет, – замялсянаниматель, – ничего.

Тяжелый вздох вырвался из моей груди. Я оченьхорошо понимаю его сомнения. Выгляжу хрупкой, даже болезненной женщиной.Росточком чуть-чуть не дотянула до метра шестидесяти, вешу как средний баран.Впрочем, особой красотой господь тоже не наградил. Лицо маленькое, нос острый,глаза серо-голубого оттенка, посажены глубоко, из-за чего кажется, что оникарие. Волосы не слушаются ни расчески, ни щетки, ни фена, поэтому стригу ихкоротко, но пряди все равно стоят дыбом. Кирюшка говорит, что я смахиваю навесеннего ежика, такая же тощая и взъерошенная. Большое в моем организме толькоодно – ноги. Всякий раз, когда я покупаю обувь, продавцы не хотят верить, чтотакая мозглявка носит полный тридцать девятый и сначала приносят тридцатьпятый, думая, что клиентка ошиблась. Со спины меня можно принять задвенадцатилетнюю девочку, но физиономия сразу выдает возраст.

Я села на стул и велела командным голосом:

– Принесите стакан воды, минеральной,пожалуйста!

Олег Яковлевич послушно пошел к кассе.

– Ну, – приказала я, когда онвернулся, – излагайте суть дела.

– Здесь? – изумился Писемский.

– А где?

– Может, лучше у меня в машине, там тише…

Мы завернули за угол, и Олег Яковлевич открылроскошный «глазастый» «Мерседес». Я плюхнулась на кожаные подушки и вдохнулазнакомый запах дорогого одеколона, хороших сигарет и качественного коньяка. Когда-то,в прошлой жизни, я ездила на таком же «Мерседесе», даже пахло там так же…Отогнав неприятные воспоминания, я слишком резко спросила:

– Ну, повествуйте!

– О чем? – спросил Олег Яковлевич иокинул меня оценивающим взглядом.

Мне не понравились ни его поведение, ни тон,которым он разговаривал, поэтому я решила расставить точки над ё!

В давнюю давность, когда я училась вконсерватории, среди десятка предметов был один, казавшийся совершенноненужным, – актерское мастерство. Ну к чему оно пианисту, скрипачу илиарфистке… Но преподаватель, худой, носатый и невероятно экспансивный ФедорЕвгеньевич, был иного мнения.

– Дети, – внушал он нам ваудитории, – дети!

Студенты тихо пересмеивались, заслышав такоеобращение, но Федор Евгеньевич не смущался и вещал дальше:

– Вот подумайте сами, отчего один и тотже исполнитель играет концерты по-разному? В понедельник – гениально, а вовторник – провально?

– Вдохновения нет! – крикнул кто-то.

– О, – поднял палецпреподаватель, – в самую точку. Вдохновение, или, как говорятцирковые, – кураж! Пришел кураж – отлично, нет его – полный обвал. Ноподжидать вдохновение дело долгое, а работать следует каждый день, какпоступить?

Мы молчали.

– Вот тут на помощь и приходит актерскоемастерство, – подпрыгивал от возбуждения Федор Евгеньевич, – стоя закулисами, начинаете настраиваться, перевоплощаться, ну, допустим, в Рихтера,потом выходите к роялю, и гарантировано – сыграете, как он!

Аудитория загудела. Потом Леня Котов, самыйталантливый на курсе, подающий невероятные надежды пианист, выкрикнул:

– Я совершенно не желаю копироватьРихтера, хочу играть, как Котов!