— Вы давно знакомы с Аленой? — спросил я, когда«Жигули» прочно включились в пробку на Брестской улице.

— Учились в институте, в одной группе, — пояснилаВаря, — Алена была мне не подругой…

— Да? — поразился я. — Кем же?

— Сестрой, — грустно ответила Варя, — ближечеловека в этом мире для меня не существует.

— Вы знали, что ее хотят убить?

Варя кивнула:

— Честно говоря, до недавнего времени я считала всепроисходящее дурацким совпадением. Впрочем, насчет кастрюли с кислотой итормозов еще можно поразмышлять, а бабка, которая швыряет тяжести на головыпосетителей супермаркета, существует на самом деле. Я сама боюсь туда ходить.

— Вы тоже пользовались этим магазином?

Варя кивнула:

— Мы ведь с Аленой в одном доме живем, только на разныхэтажах.

— Правда? И познакомились лишь в студенческие годы? Вдетстве не общались?

— Я с родителями до восемнадцати лет провела вГермании, — пояснила Варя, — мой отец военный, служил там в Группесоветских войск. А когда вернулся на Родину, получил эту квартиру, правда,сразу умер, а мама раньше скончалась.

— Ясно, — пробормотал я, помолчал пару секунд и неутерпел: — Я вчера так понял, что отец Алены был крупным художником.

— Да, Шергин, помните, когда-то в каждом учреждениивисела картина «Москва, Первомай», такое большое полотно, изображающеедемонстрацию. На переднем плане мужчина в серой куртке и кепке держит на плечаххорошенькую пухлощекую девчушку с косичками.

— Что-то припоминаю. У ребенка в одной руке синий шар,а в другой красный флажок.

— Точно. Это Шергин нарисовал, а девочка — Алена вдетстве, но такой я ее не знала.

— Странно, однако… Известный художник, а жил в вашемдоме. Вы меня извините, конечно, но здание не выглядит элитным.

Варя покачала головой:

— Все не так просто. У Шергина двухкомнатная квартирана последнем этаже. Ему в свое время предложили сменить жилплощадь, но БорисАлексеевич отказался, очень не хотел затевать переезд, лень было, у него огромнаябиблиотека, сотни книг. Вот он и придумал, попросил, чтобы ему разрешилииспользовать чердачное помещение под мастерскую. Если попадете к Алене вквартиру, просто ахнете, насколько все здорово сделано. Внизу перенесли стены,и получилась огромная кухня-гостиная, просторная прихожая и здоровенная ванная.А из чердака Борис Алексеевич сделал жилое помещение, да таких шикарныхапартаментов ни у кого нет!

— Что вы думаете про историю с газом?

Варя нахмурилась:

— Ничего хорошего. Хотите знать мое мнение?

— Конечно, говорите.

— Автор этой затеи Марина Райкова. Уж не знаю, какнасчет автомобиля, кастрюли и пакета молока, но газ точно она включила!

— Райкова до такой степени ненавидит Алену?

Варя уставилась в окно, помолчала и ответила:

— Она ее видеть не может. Стойте, мы приехали.

Луковск больше походил на отдаленный район Москвы, чем насамостоятельную административную единицу. Перед глазами расстилался кварталсовершенно одинаковых блочных башен.

— Больница здесь, — Варя ткнула пальцем в желтоепятиэтажное здание.

Не успел я спросить, откуда она знает о местонахождениилечебницы, как моя спутница выскочила из машины и побежала ко входу. Я слегказадержался, потому что сначала парковался, а потом запирал «Жигули».

В коридоре, длинном и извилистом, стоял особый, больничныйдух. Те, кто бывал в муниципальных клиниках, хорошо понимают, что я имею ввиду. В нос ударил аромат, состоящий из смеси запахов хлорки, лекарств иготовящегося гороха. Вокруг стояла странная тишина, и сначала мне показалось,что больных тут нет. Двери в палаты были плотно закрыты, и из-за них непробивалось ни звука. Очень странные люди лежали тут, они не смотрелителевизор, не слушали радио, не курили у окна. Может, на первом этажерасположены не палаты, а медицинские кабинеты? Но вдруг раздался женский крик,и я, поняв, что голос принадлежит Варе, пошел на звук, без стука распахнултяжелую, выкрашенную сине-белой краской дверь и увидел довольно симпатичнуюкомнату, обставленную с шиком пятидесятых годов.

В углу большого продавленного черного кожаного дивана вголос рыдала Варя.

— Что случилось? — спросил я.

Стоявший у шкафа мужчина повернулся. В руках он держалстаканчик с темно-коричневой жидкостью. Мой нос уловил запах валерьянки.Странно, однако, что врач решил предложить Варе это лекарство. Принято считать,что настойки и отвары, приготовленные на базе валерьянового корня, хорошееуспокаивающее, но они никак не скоропомощное средство. Выпив один раз сороквъедливо-пахучих капель, вы не прекратите истерику. Валерьянка накапливается ворганизме и начинает действовать после пятого, шестого приема. Но люди в массесчитают иначе. Спросите, откуда я это знаю? Как-то раз в мои руки попаласькнига итальянца Томазино Перуджио «Растения. Лекарства и яды». После еепрочтения я перестал относиться к гомеопатии, как к невинной забаве.

— Вы приехали с ней? — спросил у меня доктор.

— Да.

— Очень хорошо, — с облегчением пробормотал врач ибуквально влил Варе в рот абсолютно бесполезную настойку.

Но, очевидно, эффект плацебо[1]распространяется на всех. Варя проглотила и затихла.

— Что случилось? — повторил я вопрос.