Его отец, основываясь на неоспоримыхисторических аргументах, считает, что Библия – на самом деле не одна книга, асвод 66 различных рукописей, ни личность, ни имя авторов которых совершеннонеизвестны; что первая часть ее написана на тысячу лет раньше последней, тоесть вдвое больше, чем прошло со дня открытия Америки; что ни одно живоесущество на планете – от мартышки до канарейки – не нуждается в десятизаповедях, чтобы знать, как себя вести. Надо лишь следовать законам природы – итогда мир пребудет в гармонии.

Разумеется, я читал Библию. Разумеется, якое-что знаю о ее истории. Но люди, которые ее написали, были всего лишьорудиями Божьей Воли, а Иисус создал нечто еще более прочное, чем десятьзаповедей, – любовь. Мартышки, птицы и всякая прочая живая тварь повинуютсялишь своим инстинктам и следуют заложенной в них программе. С людьми делообстоит посложнее, ибо люди познали любовь вместе со всеми ее капканами иловушками.

Ну вот, я опять читаю проповедь, хотя взялсярассказать вам о своей встрече с Афиной и Лукасом. Покуда я разговаривал сюношей (а мы с ним, кстати, принадлежим к разным вероисповеданиям и,следовательно, я не обязан хранить тайну исповеди), мне стало известно, что егодомашние не только проявляют самый оголтелый антиклерикализм, но и отчаяннопротивятся его браку с иностранкой. Тут мне захотелось привести им то место изСвященного Писания, где не излагаются никакие религиозные доктрины, а звучитвсего лишь призыв к здравому смыслу:

«Не гнушайся Идумеянином, ибо он брат твой; негнушайся Египтянином, ибо ты был пришельцем в земле его».

Простите, я снова цитирую Библию. Обещаю, чтовпредь буду следить за собой. После разговора с Лукасом я еще не менее двухчасов провел с Шерин – или, как она предпочитает, чтобы ее называли, – сАфиной.

Эта девушка всегда меня интересовала. Кактолько она стала посещать церковь, мне показалось, что у нее буквально на лбунаписано желание сделаться святой. Она мне рассказала то, о чем не знал еевозлюбленный: незадолго до начала гражданской войны в Ливане она, подобносвятой Терезе из Лизье, тоже видела кровь на улицах. Конечно, это можно списатьна трудности переходного возраста, но подобное состояние бывает с каждым из нас– весь вопрос в масштабах. Внезапно, на какую-то долю секунды, мы чувствуем,что наша жизнь оправдана, наши грехи – искуплены и прощены, любовь – сильнеевсего и способна полностью преобразить нас.

Но именно в такие моменты нами овладеваетстрах. Безраздельно предаться любви – не важно, Божественной или земной –значит отречься от всего, включая наше собственное благополучие и нашуспособность принимать решения. Это значит – любить в самом полном смысле слова.А мы, по правде говоря, не хотим спастись тем путем, который выбрал себеГосподь ради искупления наших грехов. Нет, мы хотели бы держать под абсолютнымконтролем каждый шаг, отдавать себе отчет в каждом принимаемом решении и иметьвозможность самим избирать объект поклонения.

С любовью такое не проходит – она является,вселяется, устраивается по-хозяйски и начинает диктовать свою волю. Толькопо-настоящему сильные духом позволяют себе увлечься безоглядно. И к числу ихпринадлежала Афина.

Целые часы она проводила, глубоко погрузившисьв созерцание. У нее были явные способности к музыке, говорили, что онапрекрасно танцует, но поскольку церковь – неподходящее место для этого, онакаждое утро, перед тем как идти в университет, приносила свою гитару и пелаПречистой Деве.

Помню, как впервые услышал ее. Я тогда ужеотслужил утреннюю мессу для немногих прихожан, расположенных просыпаться зимойспозаранку, как вдруг вспомнил, что забыл забрать деньги из кружки дляпожертвований. Вернулся – и услышал музыку, заставившую меня увидеть все в иномсвете, будто по мановению руки ангела. В одном из приделов храма я увиделдевушку лет двадцати: не сводя глаз с образа Богоматери Непорочно Зачавшей, онапела гимны, аккомпанируя себе на гитаре.

Она заметила меня и замолчала, но я кивнул,безмолвно прося ее продолжать. Потом сел на скамью, закрыл глаза и заслушался.

В этот миг ощущение небесного блаженстваосенило меня. Словно догадавшись о том, что происходит в моей душе, она сталачередовать гимны с молчанием. В эти мгновения я шептал молитву. Затем музыкавозобновлялась.

Я отчетливо сознавал, что переживаю нечтонезабываемое – из разряда тех магических впечатлений, суть которых становитсянам ясна лишь после того, как они уходят. Я сидел там, внезапно лишившисьпрошлого, позабыв о будущем, растворившись в этом утре, в этой музыке, внежданной, неурочной молитве. Я чувствовал восторг, что был сродни экстазу, инеимоверную благодарность за то, что оказался в этом мире и, одолевсопротивление семьи, последовал в свое время зову души. В простом убранствемаленькой часовни в девичьем голосе, в утреннем свете, заливавшем нас, янаходил очередное доказательство тому, что величие Господа проявляется вобыденном.

Уже пролиты были потоки слез, и казалось, чтопрошла целая вечность, когда девушка замолкла. И лишь тогда я узнал в ней однуиз прихожанок. С того дня мы стали друзьями и, как только представлялся случай,устраивали это поклонение Пречистой Деве молитвой и музыкой.

Но помню, что сильно удивился, услышав о еенамерении выйти замуж. Мы были уже достаточно близки, чтобы я мог осведомиться,как, по ее мнению, воспримет этот брак семья мужа.

– Плохо воспримет. Очень плохо.

Осторожно подбирая слова, я спросил, непобуждают ли ее к замужеству какие-нибудь обстоятельства.

– То есть, не беременна ли я? Нет. Я –девственна.

Тогда я спросил, сообщила ли она о своемнамерении своим родителям, и услышал: «Да. И реакция была самая неожиданная,мать плакала, отец впал в ярость».

– Приходя сюда славить Приснодеву своеймузыкой, я не думаю о том, что скажут другие. Я всего лишь делюсь с нею своимичувствами. И так было всегда: с тех пор как я себя помню – я чувствую себясосудом, наполненным Божественной Энергией. Теперь она просит меня родитьребенка, чтобы я могла дать ему то, чего не получила от женщины, произведшейменя на свет, – защиту и безопасность.

– На этом свете никто не может чувствоватьсебя в безопасности, – отвечал я. – У тебя впереди еще долгая жизнь, и хватитвремени для того, чтобы проявилось чудо творения.

Но Афина уже решилась: