– У телефона. Кто спрашивает? – спросила онаофициальным тоном и тут же вздрогнула.

– Мэри Стюарт? Я тебя не узнал.

Билл!

Как же далеко они разошлись... Муж с женой уже не узнаютдруг друга. Правда, они не разговаривали уже несколько дней, ограничиваясьлаконичными и лишенными всякого интереса факсами.

– Я тоже тебя не узнала. Я торопилась на ужин.

– Прости, если отвлек, – сухо проговорил он.

Она сообразила, что у него на часах три ночи. Зачем звонитьв такой поздний час?

– У Алисы все в порядке? – У нее сжалось сердце. Труднопредставить какую-либо другую причину для неурочного звонка.

– В полном порядке, – спокойно ответил он. – Я вчера сней разговаривал. У нее бал в Вене. Они только что прикатили туда изСтрасбурга. Мотаются с места на место и рады до потери сознания. Боюсь, мы вселето ее не увидим.

Мэри Стюарт улыбнулась, узнав в этом свою непоседу дочь.

– Когда будешь снова с ней разговаривать, обязательнопередай от меня привет. Она так мне и не звонила. Наверное, из-за разницы вовремени. Я так и думала, что у нее все в порядке, иначе она поставила бы тебя визвестность. Сейчас в Лондоне глубокая ночь. Что ты делаешь в такой позднийчас? – Это напоминало обмен новостями между деловыми партнерами, лишенныйвсякого тепла.

– Работал допоздна, да еще сглупил – напился кофе, воти не смог уснуть. Дай, думаю, позвоню тебе. Вечно у меня нелады с разницей во времени!

«Как и с браком», – хотела добавить она, но смолчала.

– Молодец, что позвонил, – сказала Мэри Стюарт не оченьубедительным тоном. У нее уже пропало желание притворяться, искать в душекрупицы былого тепла. Решение принято – она рвалась на волю. И Хартли Боуменздесь абсолютно ни при чем. Виноват в этом лишь Уильям Уолкер.

– Чем ты там занимаешься? В своих факсах не приводишьподробностей. Кажется, мы уже несколько дней не разговаривали лично. Илиразговаривали?

Какая дырявая память! Впрочем, Мэри Стюарт уже нет дела доего памяти.

– Ты тоже скуп на детали, – напомнила она ему.

– Мне нечего рассказывать: работаю, света белого невижу, нигде не бываю. Вкалываю как проклятый день и ночь. Все готовлюсь кпроцессу. Удовольствия мало, зато есть перспектива выиграть дело. Мы оченьхорошо подготовлены.

– Чудесно, – выдавила она, глядя на носки своих красныхсапог и усиленно вспоминая мужа. В трубке звучал его голос, но в голове упорновозникал образ Хартли. Сравнение выходило не в пользу Билла. Она не моглапредставить такого же тягучего разговора с Хартли Боуменом. Вряд ли с ним онапрожила бы целый год в таком отчуждении, как с Биллом. Ей не хотелось возвратак прошлому.

– А ты? – встревожено спросил он, чувствуя ее нежеланиеподдерживать разговор и гадая, в чем причина.

– Каждый день катаемся верхом. Тут необыкновеннокрасиво. Никогда не видела настолько чудесных мест. Горы Титон – это нечтопотрясающее.

– Как подруги?

Откуда этот внезапный интерес? Она ломала голову и ненаходила ответа.

– Отлично. – Она не стала ничего говорить о Зое. –Сейчас ждут меня в ресторане.

Ни слова ни о танцах, ни о Зоиной болезни. Ей ничем нехотелось с ним делиться.

– Что ж, не стану больше тебя задерживать. Передай имот меня привет.

Она собиралась поблагодарить его и сухо попрощаться, нотомительная пауза заставила ее напрячься. Он звонил ей в три часа ночи, они невиделись уже несколько недель...

– Стью... Я по тебе скучаю...

Вдруг наступила тишина, которой, казалось, не будет конца.

Зачем он произнес эти слова? После целого года молчания иболи – зачем? Может быть, он ощущает свою вину, сожалеет об утраченном? Она нехотела продолжать разговор.

Все: возврата нет!

Ей вдруг показалось по его интонации, что он выпил лишнего!Это так на него не похоже, но глухая ночь и одиночество кого угодно заставятмахнуть рукой на привычки...

– Смотри не перетрудись, – только и сказала МэриСтюарт. Месяц назад, полгода или тем более год она бы назвала себя бездушнымчудовищем. Сейчас же ничего не почувствовала, простившись и повесив трубку. Ееждали подруги и вкусный ужин.

Танцевальный вечер оказался еще веселее, чем онипредполагали. На него явились все гости, даже Зоя, обмотанная синей кашемировойшалью. В платье из замши и чу??есных бирюзовых серьгах она выглядела красавицей.Некоторые гостьи были в коротких юбочках, разлетавшихся в танце. Танясмотрелась, как всегда, великолепно в белом кружевном платье викторианскогопокроя, придававшем ей одновременно невинный и невыносимо соблазнительный вид.Увидев ее. Гордон едва устоял на ногах. На нем были джинсы и ковбойская рубаха,черная ковбойская шляпа, и такого же цвета сапоги. Таня поспешила сравнить егос ковбоем из кинофильма, и он гордо приосанился.

Шарлотта Коллинз предложила Гордону исполнить тустеп скем-нибудь из гостей: недаром он являлся обладателем нескольких призов заисполнение тустепа.

– Гордон у нас первый не только на родео, хотя самникогда в этом не признается! – провозгласила хозяйка.

Эта мудрая и с хитрецой пожилая женщина не спускалазаботливого, почти материнского взгляда с Зои, смирно сидевшей на кушетке. Таеще не накопила сил для танца и довольствовалась беседой с Джоном Кронером,тоже приглашенным на вечер. Шарлотта часто направляла ему подобные приглашения.На этот раз он явился ради удовольствия пообщаться лишний раз с Зоей.

– Кто-нибудь из присутствующих умеет танцевать тустеп?– обратилась Шарлотта к публике.

Гордон выступил вперед. Несколько человек неуверенно поднялируки. Таня тоже не удержалась.

– И я! Только я не делала этого с четырнадцати лет! –воскликнула она.

– Вот и отлично! – Шарлотта улыбнулась гостям. – У настут девушка из Техаса желает попытаться.

Можно было подумать, что она заручилась Таниным согласием.Гости радостно зааплодировали, приготовившись лицезреть популярную певицу втанце.

– Боюсь, опозорюсь, – ответила Таня со смехом. – И васопозорю, – добавила она, обращаясь к шагнувшему к ней Гордону.

Однако соблазн станцевать с ним был слишком велик, да и самон очень соблазнителен. Она подала ему руку и вышла с ним на середину зала.Заиграла музыка. Шарлотта объяснила гостям правила. Гордон начал не спеша, ноочень скоро стал вертеть партнершей изо всех сил. Публика бешено зааплодировалавеликолепной паре. Выступление выглядело вполне профессионально. У Гордона былтакой вид, словно он вот-вот умрет от радости. Таня увлеченно кружилась вокругнего. По завершении танца он заключил ее в объятия.