Хайман закрыл глаза и сквозь оглушительный, чудовищный крикВампира Лестата пытался расслышать звуки, исходящие от Матери. Безрезультатно…

– Моя царица, – прошептал он, упорно продолжаясвои безнадежные поиски. Быть может, она стоит на покрытом травой холме и слушаетмузыку своего трубадура? Наугад выбрав нескольких смертных, он почувствовалчерез них прикосновение мягкого влажного ветра, их глазами увидел сероебеззвездное небо. Огни Сан-Франциско, рассыпанные по холмам светящиеся точки,сияющие башни – все эти неотъемлемые составляющие ночного города внезапнопоказались ему поистине ужасными.

Он закрыл глаза и представил ее себе такой, какой увидел вАфинах, когда она наблюдала за пожаром, поглотившим вместе с таверной многих еедетей: потрепанный плащ с откинутым назад капюшоном, заплетенные в косы волосы…О, она действительно выглядела словно Царица Небесная, как когда-то любила себявеличать: сияющие в электрическом свете глаза, лишенные всякого выражения;мягкие губы и нежный изгиб рта; бесконечно прекрасное, излучающее ласку лицо.

Память пронесла его сквозь века и вернула в тот мрачный ижуткий день, когда он, смертный человек, с трепещущим сердцем явился выслушатьее волю. Волю своей царицы, проклятой и отданной во власть луны, с ненасытножаждущим крови демоном внутри ее прекрасного тела, царицы, не терпящей дажеярких ламп поблизости. Она нервно вышагивала по грязному полу от одной стены снарисованными на ней безмолвными стражами до другой.

«Эти близнецы, – сказала она, – порочные сестры,они наговорили столько отвратительных вещей».

«Будь милосердна, – взмолился он. – Они не хотелиничего плохого, клянусь, они говорят правду. Отпусти их еще раз, мояповелительница. Они уже ничего не смогут изменить».

О, как ему было жалко их всех! И близнецов, и царицу, которуюпостигло столь страшное несчастье.

«Да, но ты же понимаешь, что мы должны на деле проверить ихвозмутительную ложь, – сказала она. – Ты должен подойти ближе, мойпреданный слуга, ты, кто всегда был мне так верен…»

«Моя царица, возлюбленная царица моя, чего же ты от менятребуешь?»

И с тем же милым выражением лица она крепко сжала ледянымируками его горло, и сила ее привела Хаймана в ужас. Потрясенный, он видел, какопустел ее взгляд, как открылся рот. То, что произошло потом, больше походилона ночной кошмар: она грациозно приподнялась на цыпочки, и во рту блеснули двамаленьких клыка…

«Нет! Только не я! Ты не совершишь надо мной такое! Мояцарица, это же я, Хайман!..»

Лучше бы ему было тогда погибнуть, как погибли впоследствиимногие и многие из тех, кто пьет кровь. Бесследно исчезнуть, подобнобезымянному множеству, канувшему в недра земные. Но он не погиб. И близнецы –по крайней мере одна из них – тоже выжили.

Знает ли об этом царица? Известно ли ей о кошмарных снах?Донеслись ли они до нее через разум тех, кому довелось их видеть? Или с моментасвоего воскрешения она живет без сновидений и ночи напролет неустанно носитсяпо миру, преследуя лишь одну цель?

«Они по-прежнему живы, моя царица, их жизнь продолжается водной из них, а быть может, и в обеих. Вспомни старое пророчество!»

Если бы только она могла услышать его голос!

Он открыл глаза и вновь вернулся к действительности, в своюзастывшую, затвердевшую оболочку. Безжалостные ритмы гремевшей музыки,казалось, заполнили каждую клеточку его тела. Они оглушили его, а ослепительныемелькающие огни лишили способности видеть.

Он повернулся спиной к сцене и оперся рукой о стену. Никогдапрежде не был он до такой степени переполнен звуком. Он едва не лишился чувств,но голос Лестата возвратил ему ясность сознания.

Прикрывая пальцами глаза, Хайман вновь посмотрел вниз, набелый квадрат сцены. Нет, вы только посмотрите, как поет и танцует этот дьявол– с какой неприкрытой радостью. Хайман невольно почувствовал, что тронут доглубины души.

Мощный тенор Лестата не нуждался в электрических усилителях.Ему подпевали даже скрывающиеся среди своей добычи бессмертные – стользаразительной была его страсть. Она охватила всех, будь то смертные илибессмертные: куда бы Хайман ни посмотрел, повсюду он видел извивающиеся вунисон с теми, кто был на сцене, тела. Голоса звучали все громче, по залупрокатывалась одна волна движения за другой.

Камера взяла крупный план, и на видеоэкране возниклогигантское лицо Лестата. Голубой глаз уставился на Хаймана и подмигнул.

– ЧТО ЖЕ ВЫ МЕНЯ НЕ УБЬЕТЕ? ВЕДЬ ВЫ ЗНАЕТЕ, КТО ЯТАКОЙ!

Смех Лестата заглушил исполненные муки вопли гитар.

– ВЫ НЕ УЗНАЕТЕ ЗЛО В ЛИЦО?

О, какая вера в добро, в героизм. Даже в его глазах Хайманотчетливо видел темную серую тень трагической жажды и потребности в этой вере.Лестат запрокинул голову и снова взревел, взвыл, притопывая в такт себе ногами;он устремил взгляд в перекрытия, словно над головой его простирался небесныйсвод.

Хайман заставил себя сдвинуться с места – он не в силах былздесь оставаться. Словно задыхаясь от оглушительного звука, он стал неловкопробираться к двери, даже походка его стала нетвердой. Грохот музыкипреследовал его и на лестнице, но здесь он, по крайней мере, укрылся отмигающих огней. Прислонившись к стене, он пытался восстановить ясность зрения.

Запах крови. Голод многочисленных вампиров в зале. Ипульсирующие звуки музыки, проникающие сквозь дерево и штукатурку.

Не слыша звука своих шагов, Хайман начал спускаться полестнице, но на одной из опустевших лестничных площадок ноги у негоподкосились, и он сел, обхватив колени руками и уткнувшись в них головой.

Эта музыка походила на музыку прежних дней, когда все песнибыли песнями тела, а песен разума еще не придумали.

Он увидел себя танцующим; увидел, как кружится иподпрыгивает царь – беззаветно любимый им смертный царь; он услышал бойбарабанов и пение свирелей; царь передал Хайману сосуд с пивом… Стол буквальноломится от разнообразной жареной дичи, сверкающих фруктов, ломтей хлеба, откоторых до сих пор поднимается пар. Царица сидит в золотом кресле –безупречная, спокойная смертная женщина с крошечным конусом ароматизированноговоска на тщательно уложенных волосах, медленно тающего на солнце, чтобынадушить ее косы.

Потом кто-то вложил ему в руку гроб – маленький гробик,переходивший от одного пирующего к другому как напоминание: ешь, пей, но незабывай о том, что все мы смертны.

Он крепко сжал его в ладони. Следует ли ему теперь передатьгробик царю?