«Таламаска?» – Это слово долетело до нее, как шипение. Оноударило ее в грудь. Она инстинктивно подняла руки, скрестив их и вцепившисьпальцами в плечи.

«Таламаска?» – Беззвучная, но оглушительная ярость.

Она хотела отодвинуться, но он схватил ее, впиваясь пальцамив шею, и оторвал от пола. Взлетая в воздух, она изо всех сил стараласьзакричать.

Потом она с воплем летела через весь вестибюль, пока нестукнулась головой о противоположную стену.

Чернота. Она увидела боль воочию: сначала желтая вспышка,затем – белая, она пронзила позвоночник и миллионом ручьев растеклась во всестороны. Тело онемело. Она ударилась об пол – теперь боль наполнила лицо иладони – и перевернулась на спину.

Она ничего не видела. Возможно, у нее закрыты глаза? Но еслии так, то почему она никак не может их открыть? Она услышала голоса, крики.Свисток – или это звон колокольчика? Громоподобный шум – но это аплодисментызрителей в зале. Собравшиеся вокруг нее люди спорили между собой.

– Не трогайте ее! У нее сломана шея! – произнескто-то прямо у нее над ухом.

«Сломана? А разве от перелома шеи не умирают?»

Кто-то положил руку ей на лоб. Но она ощущала толькопокалывание, как будто очень замерзла, шла по снегу, и уже ничего нечувствовала. И ничего не видела!

– Послушай, крошка. – Мужской голос, совсеммолодой. Такие голоса можно услышать в Бостоне, Новом Орлеане, Нью-Йорке.Пожарный? Полицейский? Спасатель? – Мы позаботимся о тебе, детка. «Скорая»сейчас приедет. А пока лежи и не двигайся, милая, и не волнуйся.

Кто-то дотронулся до ее груди. Нет, просто вынимают изкармана карточки: «Джессика Мириам Ривз». Да.

Она стояла рядом с Маарет, и они смотрели на гигантскуюкарту с множеством крошечных лампочек. И она поняла. Джесс, дочь Мириам, дочериЭлис, дочери Карлотты, дочери Джейн-Мари, дочери Анны, дочери Джанет-Белль,дочери Элизабет, дочери Луизы, дочери Франсес, дочери Фриды, дочери…

– Позвольте мне, прошу вас, мы ее друзья…

«Дэвид!»

Ее поднимали с пола. Она услышала свой вырвавшийся противволи крик. Она опять увидела экран и испещренное именами древо: «Фриды, дочериДагмар, дочери…»

– Осторожно, осторожно же, черт возьми!

Воздух стал другим – прохладным и влажным; ее лицо обвевалветерок; потом руки и ноги вообще потеряли чувствительность. Она чувствовалатолько свои веки, но не в силах была их поднять.

Она слышала голос Маарет: «…вышли из Палестины, спустились вМесопотамию и медленно двинулись вверх, через Малую Азию и Россию в ВосточнуюЕвропу. Понимаешь?»

Это либо катафалк, либо «скорая», хотя для последней здесьслишком тихо, а сирена хотя и не смолкает, но звучит где-то далеко. Чтослучилось с Дэвидом? Он бы не отпустил ее, будь она жива. Но откуда там взятьсяДэвиду? Дэвид же сказал, что никто и ничто не заставит его приехать. Дэвида тамне было. Ей все это только показалось. Но что самое странное, Мириам тоже небыло. «Святая Мария, Матерь Божия… ныне и в смертный час…»

Она прислушалась: машина неслась по городу, она чувствовалавсе повороты; но где же ее тело? Его она не ощущала. Сломана шея. Это значит,что она умерла.

Но что за свет видит она сквозь джунгли? Что это? Река?Слишком широкая для реки. Как ее пересечь? Но по джунглям – а теперь по речномуберегу – идет не Джесс. Кто-то другой. И все же она видит вытянутые впередруки, раздвигающие заросли и мокрые грязные листья, – словно это еесобственные руки. Она опускает глаза и видит рыжие волосы, длинные волнистыепряди, к которым прилипли листья и комочки земли…

– Ты слышишь меня, милая? Ты у нас. Мы сделаем для тебявсе, что возможно. Твои друзья едут за нами на машине. Тебе не о чембеспокоиться.

Он еще что-то говорил, но она перестала понимать смысл егослов. Точнее, она их не слышала, только интонацию – интонацию любви и заботы.Почему он так ей сочувствует? Он ее даже не знает. Разве он не понимает, что нарубашке – не ее кровь? И на руках? Виновна. Лестат пытался объяснить ей, чтоэто – зло, но тогда ей казалось, что все это не важно и не имеет никакогоотношения к делу. Не то чтобы ей было безразлично, что именно следует считатьхорошим и правильным, но в тот момент гораздо большее значение имело другое. Знание!А он говорил так, словно она собиралась сделать нечто такое, о чем на самомделе она даже не помышляла.

И поэтому смерть, вполне возможно, была для нее наилучшимвыходом. Если бы еще Маарет смогла ее понять. Подумать только, Дэвид рядом, вследующей машине. Так или иначе, но Дэвиду кое-что уже известно, и теперь нанее заведут дело: «Ривз, Джессика. Новые доказательства». «Один из нашихпреданных агентов, определенно в результате… чрезвычайно опасно… при любыхобстоятельствах запрещаются попытки увидеть…»

Ее опять куда-то несли. Снова прохладный воздух, запахбензина и эфира… Она понимала, что оборотной стороной онемения и тьмы станетужасная, невыносимая боль, и потому, чтобы не оказаться в ее власти, лучшележать неподвижно. Пусть они несут тебя дальше; пусть везут на носилках покоридору.

Кто-то плачет. Маленькая девочка.

– Джессика! Вы слышите меня? Я хочу, чтобы вы знали,что находитесь в больнице и мы делаем для вас все, что в наших силах. За дверью– ваши друзья, Дэвид Тальбот и Эрон Лайтнер. Мы объяснили им, что вам необходимполный покой…

Конечно. При переломе шеи либо умирают мгновенно, либо кактолько попытаются пошевелиться. Вот и все. Она вдруг вспомнила, как много летназад в какой-то больнице видела девушку со сломанной шеей. Тело девушки былопривязано к большой алюминиевой раме, которую сиделка время от времениповорачивала или передвигала, чтобы изменить положение своей подопечной.Неужели с ней будет то же самое?

Он опять что-то говорил, но на этот раз голос звучал словноиздалека. Она быстрее зашагала по джунглям, чтобы подойти ближе и сквозь рокотреки расслышать его слова. Он говорил…

– Конечно, мы используем любую возможность,естественно, мы можем сделать все необходимые анализы и тесты, но вы должныпонимать, что ситуация критическая. Черепная коробка со стороны затылкаполностью разрушена – даже виден мозг. И он несомненно очень сильно поврежден.Через несколько часов начнет развиваться отек мозга… Более того, я сомневаюсь,что у нас вообще есть в запасе даже эти несколько часов.

«Ублюдок, ты убил меня! Швырнул меня об стену. Если бы можнобыло пошевелить хотя бы веками, губами. Но я попала в ловушку, оказаласьзапертой внутри тела, которого у меня нет! В детстве смерть мне представляласьименно такой: как будто ты заключена в собственной голове и лежишь в могиле, ноу тебя нет ни глаз, чтобы видеть, ни рта, чтобы кричать. И так проходитмного-много лет…