польская конституция, которая отдавала власть группировкам влиятельных семей, реакционерам, далеким от европейской цивилизации и настроенным анархично. Польша — эта тема непрерывно поднималась Фридрихом и неизбежно должна была всплыть в «Первом политическом завещании» — вполне могла породить следующую большую войну в Европе. Шляхта разделена на приверженцев России, например Чарторыйские, и приверженцев Австрии. Королей избирают. В настоящее время королем является германский монарх, курфюрст Саксонии, хотя Фридрих в своих письмах Majeste и королем Польши упорно величал Станислава, герцога Лотарингского, изгнанного с польского престола. Саксонская королевская семья Веттипгов перешла в католицизм, чтобы таким образом, получить право избираться на польский трон. Ситуация в Польше была чрезвычайно важна для Пруссии еще и потому, что польская территория отделяла часть Пруссии от всего королевства.

Россия будет всегда претендовать на Польшу. Но внутри России должны произойти большие изменения — Фридрих поместил в этой части документа некоторые нелюбезные замечания в отношении императрицы Елизаветы. Более всего интересам Пруссии отвечала бы гражданская война в России и ее разобщенность. Сильная Швеция, скандинавский противовес России на Балтике, тоже на руку Пруссии.

Внутри Германии, внутри собственно империи, Фридрих обращал внимание на Саксонию. Она является ближайшим соседом Бранденбурга — от Берлина до нее всего день пути. На границе с ней часто возникали конфликты — прусские офицеры, пересекавшие границу, преследуя дезертиров, время от времени становились объектами жалоб, в отношении которых, как полагал Фридрих, его министры чересчур следовали букве закона и слишком внимательно относились к точке зрения саксонцев. Саксонцы часто вели себя нелепо. Например, Саксонский двор направил в Рим жалобу по поводу того, что папскому нунцию в Дрездене не дали кардинальской шапки, как в Вене, Мадриде, Лиссабоне и Париже, и пригрозил, что если ситуация не будет исправлена, то миссию нунция придется закрыть! Подобные смехотворные вспышки ничего им не принесут, писал Фридрих. Он считал это типичным для саксонцев.

Тем не менее Саксония значила многое. Если Пруссия будет занята на другом направлении, то она может оказаться беззащитной перед лицом саксонского противника, тогда как окажись Саксония под прусским контролем, то значительно бы углубилась стратегическая оборона. Отсюда, писал Фридрих, не нужно и даже не желательно присоединять большие территории к западу от Эльбы. Если Саксония присоединится к Марии Терезии для войны с ним, то будет нетрудно занять эту страну. Другое необходимое территориальное приобретение, если позволят обстоятельства, следовало произвести на востоке — Польская Пруссия. Они сделали бы Пруссию более защищенной — от России и Австрии. Пруссия не имела флота, но на Балтике всегда существует потенциальная угроза, и Пруссия должна заполучить Данциг и построить небольшой прибрежный флот, несмотря на расходы. Пруссии не следует приобретать заморских колоний.

Фридрих высказывается относительно возможных территориальных приобретений — Саксония, Шведская Померания — Rêveries politiques[172]. Неудивительно, что историки цитируют это как доказательство — вопреки его заявлениям, — что война, начавшаяся в 1756 году, была не оборонительной или превентивной против крупной коалиции противников, а с самого начала спланированной, агрессивной, завоевательной войной.

Может быть, не стоило тратить столько чернил на reveries, но Фридрих ведь писал не для широкой публики. Он доверял свои самые сокровенные мысли бумаге, несмотря на их опасность. Эта часть «Первого политического завещания» 1752 года стала камнем преткновения для историков, выдвигавших свои версии его истинных намерений, а значит, и степени его вины или невиновности в том, что произошло потом. Может, было бы лучше не увлекаться изучением умозрительных фантазий Фридриха, а сконцентрировать внимание на факторах мощи, на балансе сил, как они виделись королю Пруссии, когда он писал эту работу. Фридрих постоянно возвращался к Австрии — к дому Габсбургов, к императорской короне. В настоящее время, писал он, никто не может соперничать с Габсбургами в борьбе за эту корону — даже не стоит пытаться. Это не та цель, к которой должно стремиться королю Пруссии, хотя не было никаких законных причин, чтобы исключать из списка претендентов протестанта Гогенцоллерна. Но это было бы ошибкой. У Пруссии нет естественных защитных рубежей, и ей следует быть сильной в собственных пределах, а значит, компактной. Ее суверен должен быть занят обороной этих пределов, а не гоняться за миражами, за которыми нет реальной власти. Возможно, однажды какой-нибудь баварский монарх, особенно если с Баварией объединится Палатинат, по-другому посмотрит на претензии Габсбургов, но не теперь. В настоящее время Австрия, с империей или без нее, своего не уступит.

«Первое политическое завещание» производит большее впечатление, когда Фридрих пишет о практических правилах монархического правления в Пруссии, чем когда он занимается обзором современной ему эпохи. Его посылки слишком субъективны в условиях меняющихся обстоятельств, а многие из его прогнозов просто неверны. Однако для современного читателя многое звучит удивительно знакомо. Например, тревога за внутреннюю хрупкость Польши, ощущение ее уязвимости, которая при этом может в любое время предоставить casus belli[173]. Тут же восхищение Францией, сочетающееся с пониманием того, что Франция всегда способна использовать других в качестве заслона, оставляя себе свободу рук и скрывая намерения. Вопросительный знак поставлен против политики Британии в Европе. Еще больший вопросительный знак перед будущим России: угроза? или хаос? А главное — это понимание: Пруссия окружена непредсказуемыми силами. Здесь же глубокие афоризмы: «Не бросайся угрозами: собаки, которые лают, не кусаются»; «Политика по большей части состоит из извлечения выгод из благоприятных ситуаций, чем из работы по их предварительной подготовке».

Фридрих еще красочнее живописал бы Австрию, имей он возможность посмотреть на год вперед, а чувство окружения потенциальными противниками и недоброжелателями было бы еще более выраженным. Первые месяцы 1753 года отмечены слухами, циркулировавшими, как докладывали Фридриху, в Париже, Дрездене, Вене, Лондоне и Санкт-Петербурге: Фридрих готовится вторгнуться в Саксонию. Более того, говорили — он полагал, что в этом заслуга его дядюшки, Георга II, — что он одновременно обдумывает вторжение в Ганновер.

Фридрих изо всех сил старался опровергать эти слухи как смехотворные, но для него они были зловещими. Они усиливали в нем ощущение одиночества и недоверчивости. Он пристально следил за передвижениями войск неподалеку от его границ в Ливонии, в Богемии. Европа буквально переполнялась подозрениями. Были времена, когда намерения Пруссии вызывали лишь внутригерманский интерес. Эти времена прошли — Силезские войны и личность Фридриха все изменили. Он сделал королевство постоянным участником европейской жизни, а это предоставляло возможности и вело к неприятностям.

Для тревог у Фридриха были и другие причины. В 1753 году Венцель Антон, граф — позже принц — фон Кауниц-Рейтбург[174] становится у Марии Терезии государственным канцлером, а также ее главным