А затем Спархок перехватил печальный взгляд Данаи иотшвырнул прочь эти мысли, свое невысказанное раздражение. Он крепко взял вузду свои неприглядные чувства и внимательнее всмотрелся в их истоки. То, чтоон увидел, ему не понравилось. Покуда стирики были слабы, покорны, жили внищенских халупах, он был готов первым ринуться на их защиту, но сейчас, когдаони прямо и дерзко смотрели ему в глаза, вызывающе не склоняя головы, ониспытывал сильный соблазн хорошенько проучить их.

– Трудно, не правда ли, Спархок? – мрачноосведомился Стрейджен. – Мое незаконное происхождение всегда вызывало уменя ощущение некоторого родства с угнетаемыми и презираемыми.Умопомрачительная смиренность наших стирикских братьев так воодушевляла меня,что я даже выучил их язык. И все же я должен признаться, что эти люди выводятменя из равновесия. Они все так омерзительно довольны жизнью.

– Стрейджен, иногда меня просто мутит от твоейцивилизованности.

– Мой бог, да мы как будто нынче не в духе?

– Извини. Я просто только что обнаружил в себекачества, которые мне не по душе. Это не улучшает настроения.

Стрейджен вздохнул.

– Эх, Спархок, всем нам лучше бы никогда не заглядыватьв собственную душу. Не думаю, чтобы хоть кому-то понравилось то, что он тамнайдет.

Не один Спархок испытывал затруднения, глядя на Сарсос и егообитателей. Судя по лицу сэра Бевьера, он был раздражен еще сильнее прочих. Вего глазах читалось потрясение – и даже гнев.

– Слыхал я как-то одну историю, – обратился к немуУлаф в той обезоруживающей манере, которая яснее всяких слов говорила о том,что сэр Улаф намерен высказать свою точку зрения; впрочем, это было одно изглавных свойств сэра Улафа – он раскрывал рот в основном для того, чтобыизложить свою точку зрения. – Так вот, собрались как-то дэйранец, арсианеци талесиец. Дело было давно, так что все они говорили еще на своих родныхнаречиях. Так или иначе, они заспорили о том, на котором из этих наречийговорит Бог. В конце концов они решили пойти в Чиреллос и попроситьархипрелата, чтобы он задал этот вопрос самому Богу.

– И что же? – спросил Бевьер.

– Что ж, всем известно, что Господь всегда отвечает навопросы архипрелата, так что очень скоро они получили ответ, и их спор былулажен раз и навсегда.

– Ну, и…

– Что – «ну и»?

– На каком наречии говорит Бог?

– На талесийском, Бевьер, а как же иначе? Всем этодавным-давно известно. – Улаф был из того сорта людей, которыеспособны говорить такое с совершенно невозмутимым видом. – Это, впрочем,неудивительно. До того, как заняться делами вселенной, Господь был генидианскимрыцарем. Бьюсь об заклад, ты этого не знал, верно?

Бевьер мгновение непонимающе таращился на него, а затемрассмеялся с некоторым смущением.

Улаф глянул на Спархока и едва заметно подмигнул. В которыйраз Спархок вынужден был отдать должное своему талесийскому другу.

У Сефрении был в Сарсосе свой дом, и это оказалось еще однойнеожиданностью – прежде всегда казалось, что она не владеет, просто не можетвладеть никаким недвижимым имуществом. Довольно большой дом располагался вглубине парка, где кроны гигантских древних деревьев осеняли холмистые лужайки,клумбы и искрящиеся на солнце фонтаны. Как и все здания в Сарсосе, дом Сефрениибыл из мрамора, и внешний вид его казался странно знакомым.

– Ты сплутовала, матушка, – укоризненно заметилКелтэн, помогая Сефрении выбраться из кареты.

– Прошу прощения?..

– Твой дом в точности повторяет храм Афраэли, которыймы видели во сне на острове. Даже колонны вдоль фасада точь-в-точь такие же.

– Полагаю, ты прав, дорогой, но здесь это в порядкевещей. Все члены Совета Стирикума похваляются своими богами. Этого от нас ждут,и не поступай мы так, наши боги сочли бы себя задетыми.

– Ты – член Совета? – изумился Келтэн.

– Конечно. Я ведь, в конце концов, верховная жрицаАфраэли.

– Немного странно, что стирик из Эозии входит вправящий Совет города в Дарезии.

– А почему ты решил, что я из Эозии?

– А разве нет?!

– Конечно, нет – и наш Совет правит не только Сарсосом.Мы принимаем решения, обязательные для всех стириков, где бы они ни были. Можетбыть, войдем? Вэнион ждет нас.

Она провела их по мраморной лестнице к широким, покрытымискусной резьбой бронзовым дверям, и они вошли в дом.

Здание было выстроено квадратом вокруг внутреннего дворика,где посредине пышного сада бил мраморный фонтан. Вэнион полулежал в мягкомкресле неподалеку от фонтана, устроив правую ногу на горе подушек и сотвращением посматривая на забинтованную лодыжку. Его волосы и борода сталисовершенно белыми, и вид у него был весьма почтенный, однако морщин на лицесовсем не осталось. Конечно, заботы, тяготившие его, исчезли, но вряд ли этообъясняло происшедшую в нем поразительную перемену. Даже следы тяжкого бременимечей, которые он когда-то забрал у Сефрении, загадочным образом исчезли.Спархок еще никогда не видел лицо Вэниона таким молодым. Увидев их, Вэнионопустил свиток, который перед тем читал.

– Спархок, – сказал он раздраженно, – гдетебя носило?

– Я тоже рад видеть вас, милорд, – ответилСпархок.

Вэнион резко глянул на него, но тут же рассмеялся снекоторым смущением.

– Кажется, я выразился слегка невежливо?

– Капризы, милорд, – сказала Элана. – Чистойводы капризы.

Затем она отбросила прочь королевское достоинство и, подбежавк Вэниону, обвила руками его шею.

– Мы недовольны вами, лорд Вэнион, – объявила онагорячо и наградила его звучным поцелуем. – Вы лишили нас своего совета исвоего общества в час, когда мы больше всего в вас нуждались. – И сновапоцелуй. – В высшей степени невежливо было покинуть нас, не испросив на тонашего разрешения. – С этими словами Элана вновь поцеловала Вэниона.

– Я осыпан упреками или милостями моей королевы? –спросил он, явно смутившись.

– Всего понемножку, милорд, – пожала плечами Элана. –Я решила сберечь время и сразу позаботиться обо всем. Я очень, очень радавидеть тебя, Вэнион, но я сильно горевала, когда ты покинул Симмур крадучись,словно вор в ночи.