– Это наше всеобщее пристрастие. Нам нравится приручатьзверей, которых не под силу приручить вам, людям. Крокодилы не так уж плохи –во всяком случае, их не нужно кормить.

– Нет, но зато приходится каждое утро пересчитыватьдетишек. Теперь я понимаю, почему ты все время твердишь о китах.

– Ты очень упрям, Спархок. Я произвела бы громадноевпечатление на своих родных, если бы у меня был ручной кит.

– По-моему, мы немного отвлеклись, – сказалВэнион. – Сефрения говорила мне, что у тебя возникли какие-то экзотическиеподозрения.

– Я пытаюсь найти объяснение тому, чего еще толком невидел, Вэнион. Это все равно что описывать лошадь, видя один ее хвост. В моемраспоряжении разрозненные кусочки и клочки мозаики – и более ничего. Ярешительно убежден, что все, с чем мы сталкивались до сих пор – и многое, с чемеще не сталкивались, – как-то связано воедино, и направляет все этисобытия один разум. Я думаю, Вэнион, это бог – или боги.

– А ты уверен, что твоя война с Азешем не приучила тебявидеть враждебные божества под кроватями и в темных углах?

– Я опираюсь на авторитетнейшее мнение, что лишь богупод силу воскресить целую армию из прошлого. Тот, кто высказал это мнение, былвесьма уверен в своей правоте.

– Не вредничай, отец, – строго сказалаДаная. – Понимаешь, Вэнион, дело это очень сложное. Когда воскрешаешьармию, нужно воскрешать каждого солдата в отдельности, а для этого надо знать онем все. Именно из-за деталей обычно и терпят поражение маги.

– У тебя есть предположения? – спросил Вэнион удруга.

– Несколько, – проворчал Спархок, – и однонеприятней другого. Помнишь, я рассказывал тебе о тени? Той, что преследоваламеня по всей Эозии после того, как я убил Гверига?

Вэнион кивнул.

– Она появилась снова, и на сей раз ее видели все.

– Это звучит малоутешительно.

– Вот именно. В последний раз этой тенью былиТролли-Боги.

Вэнион содрогнулся, и оба они, как по команде, посмотрели наСефрению.

– Правда, приятно знать, что в тебе нуждаются? –сказала Даная сестре.

– Я поговорю с Заластой, – вздохнулаСефрения. – Здесь, в Сарсосе, он собирает сведения для императора.Вероятно, он знает много о нынешних событиях, так что я приглашу его зайтизавтра.

Послышался громкий всплеск.

– Я говорила тебе, Мурр, что этим все икончится, – самодовольно сказала Даная кошке, которая с ошалелым видомбарахталась в фонтане, стараясь удержаться на плаву. Положение Мурр ухудшалосьтем, что золотые рыбки, защищая свое обиталище, яростно тыкали носами в ее лапыи брюшко.

– Вылови ее из воды, Даная, – сказал Спархок.

– Тогда я и сама промокну, отец, и мама будет ругатьменя. Мурр сама ввязалась в эту переделку, пускай сама и выбирается.

– Она утонет.

– Ни в коем случае, Спархок. Она умеет плавать. Видишь,она изо всех сил плывет по-кошачьи.

– Что-что?

– По-кошачьи. Ведь нельзя же о кошке сказать «плыветпо-собачьи», верно? Она же, в конце концов, не собака. Мы, стирики, всегдаговорим «по-кошачьи» – верно, Сефрения?

– Только не я, – пробормотала Сефрения.

Забавнее всего было то, что родители никоим образом не моглипредвидеть, когда именно принцессе Данае вздумается нанести им ранний утреннийвизит. Случались эти визиты не каждый день, и порой без них проходила всянеделя. Сегодняшний визит был как две капли воды похож на предыдущие.Постоянство – один из наиважнейших атрибутов божества. Двери спальни с грохотомраспахнулись настежь, и принцесса, с развевающимися волосами и горящими отвосторга глазами, влетела в спальню и одним гигантским прыжком очутилась напостели, где спали ее родители. За прыжком, как всегда, последовали возня ирытье в одеялах, покуда Даная наконец прочно не угнездилась между отцом иматерью.

Она никогда не наносила эти визиты в одиночестве. С Ролло небыло никаких хлопот. Ролло был хорошо воспитанной игрушкой, всегда готовойразвлекать других, но не навязчивой. Истинным бедствием была Мурр. Она обожалаСпархока и в совершенстве владела искусством зарываться под одеяло. Проснутьсяоттого, что когтистое существо бесцеремонно карабкается вверх по ноге –довольно неприятный способ пробуждения. Спархок заскрежетал зубами, но стерпел.

– Птицы уже проснулись, – сообщила Даная почтиукоризненно.

– Я просто счастлив за них, – пробормотал Спархок,сморщившись: кошечка, шнырявшая под одеялами, принялась ритмично запускатькогти в его бедро.

– Ты сегодня что-то не в духе, отец.

– Я был в духе несколько минут назад. Пожалуйста, скажисвоей кошке, чтобы не путала меня с подушечкой для булавок.

– Она делает так, потому что любит тебя.

– Я в восхищении, однако предпочел бы, чтобы онадержала свои когти при себе.

– Он всегда такой по утрам, мама?

– Иногда, – рассмеялась Элана, обнимаядевочку. – Я думаю, это зависит от того, что он съел на ужин.

Мурр замурлыкала. Взрослые кошки мурлыкают с пристойнойсдержанностью – в отличие от котят и кошек-подростков. Этим утром мурлыканьемаленькой кошки напоминало приближающуюся грозу либо скрежет мельницы сразболтавшимися жерновами.

– Сдаюсь, – сказал Спархок. Он откинул одеяла,выбрался из постели и набросил халат. – С вами тремя невозможновыспаться, – упрекнул он. – Пойдем, Ролло?

Жена и дочь Спархока озадаченно глянули на него, затемобменялись встревоженными взглядами. Спархок сгреб в охапку игрушечногомедвежонка Данаи и поковылял из спальни, волоча Ролло за правую ногу. За егоспиной Элана и Даная озабоченно перешептывались. Спархок шлепнул медвежонка вкресло.

– Ролло, дружище, это же совершенно невыносимо, –сказал он, стараясь, чтобы его было слышно в спальне. – Не понимаю, как тыможешь все это сносить. – В спальне воцарилась мертвая тишина. – Ядумаю, старина, нам с тобой стоило бы уехать ненадолго, – продолжалСпархок. – Они уже обращаются с нами, точно мы – предметы обстановки.

Ролло ничего не сказал, но, впрочем, Ролло вообще былмолчалив.

Зато Сефрения, стоявшая в дверях, была явно озадачена.

– Спархок, ты хорошо себя чувствуешь?