Ему показалось, что вид у Марты стал чуть более ехидным,возможно, именно потому, что она побывала в мусоре, Детали, детали, которыхнакопилось так много, что в них можно было зарыть не одну, а две собаки.

Или даже целую стаю собак.

Растоптанный в пыль янтарь на даче у Кольцова и Лида,которая говорит, что потеряла брелок.

«Ну, тот самый, из янтаря, ты привез мне из Прибалтики,неужели не помнишь?»

Голубая краска, которой было написано «Это только начало», иголубая краска у Данилова на ботинке. Веник собирался красить ванную в голубойцвет.

Ключи от офиса. Очки, брошенные на кровь. Кассета на полу вмашине Тарасова. Губная помада, которой написано: «Ты виноват». Записки — ему иМарте.

Окровавленная рубаха.

Почему Веник соврал? Где он мог быть утром в субботу, ипочему это такая страшная тайна? Если все это — его рук дело, разве нельзяпридумать что-нибудь убедительное, красивое, правдоподобное, легко проверяемое?Почему не придумал? Потому что ничего не боялся? Потому что не имеет к этимделам никакого отношения?

Как понять, что из всего этого важно, а что — просто мусор?Как стать таким же ловким и сообразительным, как детективы в кино?

Повторяющийся элемент, сказала Знаменская. Знать бы, как егонайти, этот элемент, если головоломка никак не складывается и кусочков всевремя недостает, а те, что есть, кажутся лишними?

Данилов потянул к себе телефонную книжку и вытащил из нееручку. Он не мог думать без блокнота и ручки, и эта его привычка погубилаСашку.

Он столбиком выписал имена и таким же столбиком — всекусочки головоломки. И провел стрелки от имен к кусочкам и обратно. Стрелочекполучилось много, они пересекали друг друга, и разобраться в них былоневозможно.

Нет никакой логики, сказала однажды Марта, только ненавистьи злость!

Данилов был уверен, что логика есть, нужно только правильнодумать. Думать как-то не так, как он, Андрей Данилов, архитектор, зануда,несостоявшийся музыкант, а как тот, хитрый, безжалостный, ненавидящий убийца,«Что ему от нас нужно? — жалостливо подумал Данилов. — Что привязался?»

Данилов снова взялся за ручку и нарисовал еще немногострелочек.

Самым главным ему казалось то, что на приеме все говорили,что у него нездоровый вид и вообще он выглядит как-то странно. И еще шкатулка.

Он написал на чистом листке: «прием» и «шкатулка».

Шкатулка стояла в стенной нише, и Данилов побрел к нише,держа левой рукой правую, потянулся, морщась и охая, и достал ее. Открыл — втри приема — и снова закрыл. Ее легко было сломать. Открыть непросто.

Выходит, «черный человек», написав на его зеркале губнойпомадой «Ты виноват» и залив его чем-то грязно-бурым, отправился сюда и сталмедленно — в три приема — открывать шкатулку.

Данилов закрыл глаза и представил себе, как это было — какза его столом сидел чужой человек и открывал шкатулку, которую бабушкаподарила, когда Данилову исполнилось четыре года. Нет, пять. Нет, пожалуй,четыре.

Как чужой человек смог открыть шкатулку? Зачем он ееоткрывал, когда ее проще сломать? Проще и быстрее!

Он опять посмотрел на имена, на стрелочки, на шкатулку,сиявшую белым лицом изображенной на крышке японки, и в этот момент все понял.

Он все понял сразу и до конца. Ему даже холодно стало отэтой отчетливой и неумолимой догадки.

Знаменская была права, он нашел повторяющийся элемент.Вернее, не нашел, а просто увидел.

Нужно только кое-что проверить, чтобы убедиться, что он всепонял правильно, но и так он был уверен, что прав.

Он понятия не имел, что станет делать, когда все подтвердится.

Как только Марта вышла из ванной — свежая, но довольносердитая, — Данилов заявил ей, что она должна уехать в Кратово и не приезжать,пока он не позвонит.

— Ты что, — спросила Марта и зевнула, — с ума сошел? Мне наработу надо. И вообще ты теперь от меня не отвяжешься никогда, не надейся даже.

— Я не собираюсь от тебя отвязываться, — сказал Даниловтерпеливо, — но на работу ты позвонишь и скажешь, что заболела.

— Я здорова как бык.

— Знаменская выдаст тебе справку.

— Не надо мне никаких справок, Данилов! Я иду на работу, иточка. Что ты станешь без меня делать? А если тебе прострелят еще одну руку илиногу, кто понесет тебя на спине, чтобы ты смог до конца выполнить свой долг?

— Какой долг? — спросил Данилов мрачно.

— Такой, — ответила Марта туманно. — Ты совсем не спал?

— Спал, — соврал Данилов. — Марта, ты должна уехать вКратово. Или я позвоню Надежде Степановне, скажу, что тебе плохо, она примчитсяи устроит скандал. Хочешь?

— Надежда Степановна не устраивает никаких скандалов, —назидательным тоном сказала Марта. — А что случилось-то? Почему я должнакуда-то ехать?

— Потому, что у меня должна быть свобода действий. Пока я затебя боюсь, никакой свободы у меня не будет.

— А для чего тебе нужна свобода?

Данилов так толком и не придумал, что будет делать, когдавсе подтвердится, поэтому ответить на этот вопрос не мог.

— Мне нужно довести все до конца, — раздраженно сказал он, —сегодня я это сделаю.

— Сделай при мне.

— Нет. Слушай, перестань со мной спорить, а?

— Разве я спорю? — удивилась Марта и куда-то ушла.

Данилов посмотрел в окно.

— Марта! — крикнул он и прислушался. — Ты выйдешь за менязамуж?

— Выйду, — сказала она очень близко. Он вздрогнул иоглянулся. Она стояла у него за спиной и улыбалась. — Конечно, выйду. Хоть ты ине танкист.

— Не… кто? — переспросил Данилов.

— Не танкист, — пояснила Марта охотно, — у тебя мамапедагог, а папа пианист. Какой из тебя танкист!

— Это о чем?

— О тебе, балда! — Она взяла его за здоровую руку, притянулак себе и поцеловала в щеку. — Как же ты брился? Ногой?

— Рукой, — ответил Данилов. — При чем тут танкист, я непонял?

— Ты больше налегай на Шостаковича, вообще ничего тогда непоймешь. Это только знатоки «Русского радио» понимают, а знатокам Шостаковичаэто недоступно. Садись, завтрак готов.