Он никогда не задумывался о том, почему по научнойклассификации принадлежит к классу позвоночных, а теперь понял. Он принадлежитк классу позвоночных, потому что у него есть позвоночник, который сейчасокостенел, затвердел и покрылся инеем, как у попавшего в снежную лавинудинозавра.

Только что динозавр мирно ощипывал листву с реликтовыхберез, реликтовых дубов и, быть может, реликтовых кленов, но на него свалиласьлавина, и он окостенел.

Окостеневший динозавр Хохлов сидел, сильно выпрямившись иглядя остекленевшим взором в одну точку. Родионовна от шеи потихонькупереместилась к его груди, для чего ей приходилось проводить серьезные работы,изворачиваться и то одной, то другой рукой придерживать его джемпер, которыйвсе норовил вернуться на место и скрыть от нее любимого.

Потом джемпер ей надоел. Она завозилась у Хохлова на коленях– он опять чуть не заплакал, – сдернула с него джемпер и швырнула себе заспину. Некоторое количество голого Хохлова оказалось теперь в ее полномраспоряжении, и она хорошенько им попользовалась.

Ледниковый период миновал так же внезапно, как и нагрянул,пришла даже не оттепель, а великая жара, лед растаял, и динозавр Хохлов стек поспинке брудастого дивана, так что одно плечо у него оказалось висящим ввоздухе, другое – зажато большим количеством несгибаемого поролона, а шеявывернута под странным, неестественным углом. Должно быть, так и положенооттаявшим динозаврам. Сверху на нем сидела Родионовна и проделывала ужасныевещи.

Его язык прилип к гортани, сердце сотрясалось так, что былослышно, казалось, в скверике возле памятника Циолковскому, и дышать былотрудно, очень трудно.

Бенгальский огонь, не простой, а какой-то на редкостьздоровенный, загорелся внутри, искры полетели, и там, куда они падали, всешипело и болело от ожогов.

Он все хотел что-то ей сказать и, кажется, сказал, а потомоказалось, что нет, потому что они целовались отчаянно, а Хохлову было хорошоизвестно, что невозможно говорить и целоваться одновременно.

Когда она стащила с него джинсы, Хохлов опять призвал напомощь Джоуля вместе с Томсоном, и опять они ничем ему не помогли.

Все теперь держалось на тоненькой ниточке, и бенгальскийогонь вот-вот должен был ее прожечь.

В какой-то момент мир вокруг них перевернулся вверх ногами,по крайней мере, так почудилось Хохлову, который видел теперь все будто состороны, и оказалось, что Родионовна неудобно лежит на диване, и Хохловнависает над ней, и у нее широко распахнутые серые глаза, и пылающие щеки, иприоткрытые в нетерпении губы, и она нетерпеливо подгоняет его, словно не всилах дождаться.

Искра пережгла ниточку, все рухнуло, обвалилось и с грохотомпокатилось к финалу, и тут они оба увидели, как близок ревущий водопад, надкоторым сияет радуга, а у подножия лежит весь мир, от самой далекой звезды досамой последней песчинки, и что этот мир огромен и прекрасен и весь принадлежитим, пусть только один миг, но принадлежит, весь целиком, и за обладание имможно отдать полжизни, и именно это и имелось в виду, когда затевалась всяистория, название которой «любовь»!

Казалось, оттаявший динозавр в какой-то миг вдруг затрубилна весь свет о своей победе и о своем новом знании, а может, и не трубил, нопобеда была полной и окончательной.

Вскоре после победы динозавру пришлось передислоцироваться.Лежать вдвоем на диване оказалось невозможно, впрочем, и лежанием это труднобыло назвать. Скорее, свисанием.

Они свисали некоторое время, потом зашевелились, задвигалисьи приняли более устойчивое положение.

Какое-то время они просто тяжело дышали, глядя прямо передсобой, а потом повернули головы и взглянули друг на друга.

– Я только одного не понял, – сказал Хохлов после некоторогомолчания, – где ты успела так развратиться?.. Меня же не было в твоей жизни!

– Я развратилась только что, – объявила Арина. – На твоихглазах. И я очень хочу пить.

Тут они проворно поднялись с дивана и одновременно ринулисьв сторону кухни.

– Я тебе принесу! – сказал Хохлов.

– Лежи, я сама налью, – сказала Родионовна.

И они опять посмотрели друг на друга.

Бенгальский огонь потерял свою силу и теперь лишь тихонько иприятно шипел внутри, и Арина, взглянув на Хохлова, вдруг осознала, как онвыглядит и что именно на нем осталось из одежды. Она сама выглядела ничуть нелучше, и, только что развратившаяся Арина ахнула и изменила маршрут. Не добежавдо кухни, она свернула в ванную, натянула шелковый халат, который когда-то былрозовым, а потом приобрел неопределенно бежевый оттенок, кинулась на кухню ибросилась Хохлову на шею.

Он пил воду из бутылки и немного пролил, когда она бросиласьна него.

– Хочешь?

Она взяла у него бутылку, закинула голову и тоже стала жаднопить. Хохлов смотрел, как двигается ее горло.

– После секса всегда сушняк? – осведомилась она, оторвавшисьот бутылки, и снова стала пить. Хохлов все любовался ею.

– Хочешь, я тебя покормлю? – спросила она, напившись вволю.– Ты же небось голодный приехал! Я сейчас могу быстренько…

– Ты сказала, что у тебя ничего нет, – возразил Хохлов.

Незастегнутые джинсы все время уезжали с задницы и, чтобы непридерживать их рукой, он сел на табуретку и поставил Родионовну междусобственных коленей.

– У меня всегда есть банка консервированной ветчины, –объявила Родионовна, обняла его за голову и прижала к истертой шелковой ткани,под которой очень сильно билось ее еще не остывшее сердце. Она подозревала, чтосердце теперь не остынет никогда. – Мне часто некогда сходить в магазин, илисил нет, и я всегда держу банку ветчины и сосисок, чтобы не умереть с голоду.Хочешь?

– Чего?

– Ветчины или сосисок? Или и того и другого?

Хохлов взял Арину руками пониже спины и придвинул к себепоближе. От ее халата пахло ванной, духами и ею самой. Он порылся носом, нашелто, что искал, уткнулся и опять почувствовал трепет, который вполне можно былохарактеризовать, как благоговейный, если бы он не перерастал так быстро в самоеобыкновенное вожделение.

Прежде, до ледникового периода и воспоследовавшегопотепления, его простые и незатейливые эмоции не перерастали так быстро в этосамое вожделение.

Он еще порылся носом – Родионовна замерла и дышать перестала– поднял голову и предложил загадочно:

– Давай еще разочек? Быстренько! Пока дети в школе.

– Какие дети, Хохлов? – спросила она дрогнувшим голосом. –Или после секса у тебя наступает не только сушняк, но и маразм?..