Я не отрицаю высоты других религий, но христианство, с егопримером самопожертвования, с его Нагорным кодексом, с его верой в воскресение,это самая фантастическая, самая эмоциональная и самая смелая религия. Крометого, это самая демократическая религия, она убеждает и неизощренные души. Оно,христианство, возглавляет великий поиск человека.

Великий, ты говоришь?

Тебе, конечно, он не кажется великим?

Чаще всего нет. Особенно с похмелья. Тогда я думаю о том,что вся наша история лишь муравьиная возня, что мы сами себе бесконечно врем,что мы бесконечно преувеличиваем свое значение в мироздании, все наши идеи идела, что мы бесконечно малы перед лицом мира, бесконечно ничтожны на нашемплевом шарике…

Мы так же бесконечно малы, как и бесконечно громадны. Ох ужэти мне переносные смыслы!

Погоди, я говорю сейчас без всяких переносных, я говорюпросто о размерах, о наших масштабах. Элементарная частица, по мнению иныхученых, может вмещать в себе Вселенную. Сколько вселенных в нашем теле, в нашемплевом шарике?

Фу, об этом просто страшно думать, мы касаемся чего-тожуткого…

Ничуть не страшно. Думай об этом почаще, и ты увидишь, чтоэто малая щелочка света в камере-обскуре.

Позволь, но тогда, стало быть, и муравей так же бесконечновелик, как и бесконечно мал? Какая же разница тогда?

Разница? Опять мы крутимся между двумя нашими привычнымимоделями. Зачем тебе разница? Разве не ясно тебе, что наши понятия о размерах,наши масштабы, наши понятия о разнице не существуют в реальном мире?

Кажется, я понимаю, куда ты клонишь. Если мы не можемунизить себя мыслью о своем ничтожестве, о своей малости, значит, все нашипоступки и деяния действительно важны и значительны?

Верно, но это только половина моей идеи. Вторая в том, что,если наши понятия о масштабах начисто условны, мы не можем себя вообразить игигантами, что «по полюсу гордо шагают, меняют движение рек», а стало быть,важны и значительны не столько наши дела – пусть шагаем, пусть меняем – они немалы и не велики, – сколько духовный смысл наших дел, то есть то, чтоуходит в фантастическую область, прорывается к третьей модели, в истиннореальный мир.

Я вижу, ты хочешь сказать, что Богу интересны и важны нашидела, то есть их духовный смысл?

Вот именно. Мне кажется, что Всевышний больше интересуетсяэтим, чем вращением небесных магм и каменных глыб.

Значит, Бог есть?

А как же! Он живет за хрустальным сводом небес, в райскомсаду. Ангелы Его бьются с силами зла и иногда прилетают на побывку и ложатся уЕго ног на шелковистой траве. Ониграет им на лютне и ободряет для новых боев.Там у Него очень мило, идеальный климат, нет автомобилей и смога, как в нашейсвятой Роме…

И в золоте восходном тающий

бесцельный путь, бесцельный вьюн

– Вот, кажется, о чем мы говорили с тем патером в туночь на ступенях собора святого Петра.

– Старик, может быть, нам обоим с тобой это приснилось?

– Потом над Римом появились цветные перышки, лиловые,изумрудные, оранжевые, я вспомнил Блока «…и в золоте восходном тающийбесцельный путь, бесцельный вьюн»… вместе с городом я быстро трезвел, утренняядрожь охватывала меня, досада, изжога, беспокойство… Тогда он сильно хлопнулменя по плечу, протянул мне какой-то кусочек картона, встал и пошел к своемуавтомобилю. У меня на ладони была визитная карточка той англичанки из кафе.Совсем уже не помню, как ее звали.

– Мою звали Элизбет Стивенс, эдитор ин чиф, так былонаписано на карточке, а фломастером еще был приписан римский адрес: «АльбергоМилане» и телефон.

– Да-да, что-то в этом духе. Я догнал священника испросил: «Поехать мне к ней?» – «Почему же нет? – улыбнулся он. – Онамилое создание и вполне несчастное. Может быть, „этот серб“ доставит ейрадость?»

Он довез меня до Альберго Милане, и здесь мы расстались.

– А ты?

– Я конечно же поднялся к этой даме. Мы доставили другдругу радость. Прелестная была дама. Выйдя из гостиницы, я почувствовал себялегким, пустым, юным, голодным, жадным, готовым к труду и обороне, дунул навокзал и укатил в Белград.

– В Любляну.

– Это ты поехал в Любляну, а я-то сразу в Белград. Менятам ждали на симпозиуме «Идеи и факты».

– Старик, тут начались уже дикие несовпадения. ВЛюбляне проходил симпозиум «Фактическая стоимость идеи». Скажи, пожалуйста,старичок, а когда это было с тобой?

– В тысяча девятьсот шестьдесят пятом.

_А со мной в шестьдесят шестом. А как звали твоего

ночного собеседника?

– Его звали отец Александр.

И в золоте восходном тающий

бесцельный путь, бесцельный вьюн

Воспоминания двух друзей были внезапно прерваны. Свет вмастерской померк, сгустились тени, резче выступили на белой стене контурыхвастищевских уродов.

Они сразу и не поняли, что произошло. Хвастищеву,разумеется, показалось, что случилось нечто страшное с его драгоценныморганизмом. После последнего путешествия «на край ночи» ему то и дело казалось,что он вот-вот куда-нибудь перекинется, в другое измерение, и от этогоперехватывало дыхание, прошибал лошадиный пот, происходило что-то постыдное.

Друг Хвастищева, скульптор Игорь Серебро, тоже был испуган,когда увидел, что окна полуподвала закрыли колеса какого-то огромного лимузина.Уж не «Чайка» ли? Похоже на «Чайку»!

Лимузины и раньше не обижали Хвастищева равнодушием.«Мерседесы» и «Кадиллаки», «Ситроены» и «Ягуары» частенько заворачивали впродувную трубу его переулка, но парковались всегда на другой стороне. Нахвастищевской стороне сержант Ваня за полтора литра с закуской поставил синийкруг с красной диагональю – хер сунешься! «Чайки», конечно, совсем другое дело.Ваня обычно говорил «им знаки не касаются», что, конечно, вполне справедливо –их город, они хозяева.

– «Чайка» какая-то остановилась, – с некоторойрастерянностью проговорил Игорь Серебро. – Может, из корейскогопосольства? Может, хотят заказать тебе бюсты Кима, Иры и Сени? А может быть,Фурцева приехала?

– А почему бы и нет? – рассердилсяХвастищев. – У меня тут бывали официальные особы: и Мальро, и Симон деНуари… Почему бы и Кате не заехать? – Он почесал затылок и вдруграссмеялся с нервной бравадой. – А может, это «товарищи» за мной приехали?

Игорь решительно возразил:

– Они в «Чайках» не ездят, да потом на кой ты им чертсдался, лауреат премии Душанбинского университета?