Киева уничтожать фашистов и тем самым помогать Красной Армии! Десять строк! Но какие это были десять строк! – Янина Карловна задумалась, погрузившись мысленно в те далекие времена.

* * *

Они теперь шли по ночам, а днем отсыпались, забравшись в глухую чащу леса. Опыт уже научил осторожности: они уже хорошо усвоили, что немцы в глубину леса не лезут, а если приближаются к кромке леса, то не жалеют патронов и простреливают его на всякий случай. Воинские части проходят днем и только по магистральным дорогам. Деревни немцы занимают только те, которые близко от дорог. Такой опыт доставался им смертельной угрозой, когда они, порой, чуть не в упор натыкались на немцев, и чудо спасало их от смерти. Все трое научились ходить неслышно и словно скользили между кустами и деревьями. Однажды таким неслышным шагом они подошли к немецкому солдату, зашедшему в кусты по своей нужде. Саблин буквально наткнулся на сидящего на корточках солдата. Отходить было поздно, и Филипп прыгнул на него, ударив рукояткой пистолета по голове. Малькевич схватил винтовку, а хозяйственный Коровенко успел отстегнуть брезентовый пояс с патронными подсумками и прихватить немецкий ранец. Они так же бесшумно, стремительно бросились в глубь леса и бежали до полного изнеможения. Теперь они выматывались очень быстро, сказывалась усталость и особенно постоянное напряжение и голод. Поэтому где-то через километр повалились на землю в изнеможении.

– Я уже больше так бегать не могу, – прерывисто, с трудом переводя дыхание, сказал Малькевич.

– Когда Гитлер тебя клюнет в зад – побежишь! – ответил ему, тяжело дыша, Коровенко.

– Еще как побежишь! – подтвердил Саблин, с трудом переводя дыхание, чутко прислушиваясь к лесной тишине.

– Конечно, побегу! – согласился и Малькевич.

Они полежали молча несколько минут и, отдышавшись немного, переглянулись между собой.

– Ну и видок у нас! – заметил Малькевич. – Солдат Коровенко, почему не бриты и подворотничок грязный? Два наряда вне очереди!

– Слушаюсь, ваше преподобие! – в тон ему ответил Андрей. – А солдат Саблин весь в немецком дерьме, – захихикал он и для убедительности поводил носом, принюхиваясь.

– Давай, вытряхивай ранец! – улыбнулся Филипп. Он протянул руку и хотел взять сумку, но Коровенко шустро подтянул ее к себе и сказал:

– Ты сначала добудь ранец, а потом смотри, что в нем. Я и сам открою. Твое дело их по башке пистолетом молотить, а я – завхоз. Лешка у нас оруженосец, – то ли в шутку, то ли всерьез проворчал Коровенко.

Андрей раскрыл ранец и высыпал на землю его содержимое. Половина здесь была женским барахлом: комбинации, платья, чернобурая лиса-воротник, туфли.

– Небось баб грабил, сволочь! – заметил злобно Андрей, перебирая вещи. – Конечно, откуда у него все это, как не из наших комодов? Наверное ты, Филя, ему мало дал! В следующий раз бей так, чтобы больше глаза не открыл. Им за такое надо так давать… – Он отодвинул в сторону женские вещи, поднял банку с нарисованным на ней свиным рылом и бросил ее Саблину. – Филя, отколупни крышку, тут должен быть харч, – по-хозяйски распоряжался Коровенко.

Потом он развернул полотенце и обнаружил в прозрачном пакете хлеб, дешевые конфеты и завинченную небольшую баночку. Коровенко открыл крышку, понюхал, насыпал на ладонь и радостно улыбнулся:

– Запасливый гад, это же чай! А что это? – Он вытащил небольшой медный, плоский предмет и снял крышку. – Едрена-Матрена! Это же зажигалка! – он чиркнул колесиком, и появился голубоватый язычок пламени. – Ну, теперь мы с огнем и чаем.

Кроме хлеба и свиной тушенки больше ничего в ранце не было. Только в застегнутом карманчике Коровенко еще обнаружил несколько пакетиков, назначение которых он не знал. Саблин поглядел и сказал:

– Сахарин. Они употребляют его с чаем. Нам это тоже не повредит.

Он быстро откупорил банку, отрезал по кусочку свинины каждому, то же самое проделал с хлебом и сказал:

– Остальное надо беречь. Не в каждой деревне нас ждут с распростертыми объятиями. Будем ли мы завтра что есть – одному Богу известно.

Они принялись за еду, и через пару минут все было кончено.

– Вроде и не ел, – с сожалением сказал Коровенко. – Может, чай сварганим? Котелок у нас есть. Правда, воды давно не было. Но теперь будем думать и о воде.

Саблин поднялся, Коровенко сложил аккуратно еду в ранец и поглядел на вещи. – Ребята, я это возьму, можем на хлеб поменять.

– Сдурел, крестьянин? – озлился Малькевич. – Ты что, мародер? Мне и в глотку этот хлеб не полезет!

– Ты, я вижу, надеешься, что тебя будут везде кормить? Забыл вчерашний хутор? Дед за продукты готов был тебя вилами продырявить. Мародер! – презрительно произнес Андрей. – Я что, отнимал это барахло у людей? Скажи ему, Филипп!

– Забирай! – распорядился Саблин. – Эти тряпки нам жизнь спасут. За одну лису нас накормят до отвала. Давайте заберемся поглубже в лес и пересидим до вечера. Видите, как тут немец днем шныряет. До Киева рукой подать, километров семьдесят наверно. Только я чего-то не пойму: стрельба идет почему-то в другой стороне. Может, мы сбились? Хотя держим исправно по солнцу.

Ночью они вышли из леса и двинулись через поле, туда, где в отдалении едва заметно светилось зарево. Неожиданно они уперлись в дорогу и остановились.

– Откуда здесь дорога? – прошептал Коровенко.

– А ты что, эти места знаешь? – не удержался от ехидства Малькевич.

Они медленно пошли вперед, и, пригнувшись, хотя и так было довольно темно, перебежали вымощенную дорогу. На другой стороне, не задерживаясь, скорым неслышным шагом заскользили через травянистое поле, и вдруг наткнулись на плетень какого-то огорода. В темноте едва просматривался большой дом. Саблин поманил за собой ребят и нырнул в пролом в плетне. Они обогнули строение и увидели второе, поменьше. Забора здесь не было, и все трое, крадучись, приблизились к нему. Саблин уже приготовился постучать в окно, как за спиной услышал глухой кашель и бормотание на немецком языке. Солдат в шинели и каске стоял возле угла дома и что-то невнятно говорил то ли себе, то ли кому-то, стоящему за стеной. Филипп, ступая со всей осторожностью, прокрался к другому углу дома, удивляясь про себя, почему немец их не увидел. Он понимал, что назад теперь уходить рискованно, и решил, что идти надо только вперед. Однако через несколько шагов Филипп уткнулся в крепкую, высокую калитку. Рядом просматривались настежь открытые ворота. Но и там Саблин с трудом разглядел тень человека и замер, выжидая. Он не ошибся, это стоял второй часовой, который принялся ходить в воротах от столба к столбу, вобрав голову в плечи. Один раз подошел настолько близко к беглецам, что Саблину почудился