в болото! Ты заставляешь нас прятаться в мышиных норах, у себя дома! – Он охрип и выдохся, слов для ругани ему не хватало. Он сжал кулаки и потрясал ими перед испуганным немцем. А тот моргал белесыми бровями, не понимал, чего от него хочет этот, видно очень злой и жестокий, старший среди солдат.

– Приперлись на нашу землю! – снова обрел голос Коровенко и завел по новой свои обвинения Гитлеру и его солдатам. – Ух, канальи! – выпустил он последний заряд и плаксивым тоном закончил: – А теперь я из-за тебя тони в этом… сероводороде.

Малькевич, молча наблюдавший обвинительное выступление Коровенко, при последних словах не удержался и хихикнул. Саблин тоже улыбнулся нелепости такого заключения. А Коровенко, давая выход оставшейся ярости, толкнул немца в грудь и срывающимся на высокой ноте голосом закричал:

– Убирайся отсюда! Катись к своему недоноску фюреру! Лешка, скажи ему, чтобы ушел. Филя, будь другом, дай пистолет, я прикончу эту каналью!

– Пленных запрещено убивать! – на полном серьезе возразил Саблин. – Ты вот поймай сам пленного, тогда и убивай.

Солдат, видно, понял, что они снова решают его судьбу, и теперь наверно убьют, хотя он совсем не понимал, за что его следует убивать. За эти сутки, что он шел с русскими, он привык к ним, они казались ему добродушными ребятами, от которых и опасности для него не было никакой. Но вот этот, с короткой шеей, вредный и озлобленный, чего доброго и убьет. Разъяренное лицо Коровенко напугало немца, он залепетал:

– Я не убивал русских! Я не стрелял! У меня папа, мама, не надо меня убивать!

Саблин быстро перевел, что сказал пленный, и подошел к Коровенко.

– Хватит тут спектаклей! Никто его не убьет! Если сразу не смогли, то теперь и подавно. Нечего тратить порох! – Филипп выдернул из земли нож, резко повернул немца к себе спиной и одним махом перерезал на его руках ремешок. Потом повернул его к себе лицом и раздельно и твердо сказал:

– Все! Уходи! Через болото не ходи, иди по краю, там выйдешь к своим. – Он сунул немцу его солдатскую книжку и махнул рукой, мол, иди. Потом схватил за плечо и тихо сказал: – Русские никогда не были зверями. И когда придем на вашу землю, то давить вас танками не будем. Мы этому не обучены!

– Я понял! Я уже и так все понял! Господи! И зачем нам эта война!

Немец часто закивал головой, сделал прощальный жест рукой, потом нерешительно как-то, было, протянул руку Саблину, но тут же ее одернул и стал пятиться к кустам. Потом повернулся и быстро зашагал по небольшому леску, потрескивая сухим валежником под ногами. А трое беглецов глядели молча ему вслед, пока еще была видна его обнаженная голова…

* * *

Киев встретил Шмелева прекрасной солнечной погодой. Он перебросил через плечо плащ и шел по улице, наслаждаясь и погодой, и видом зданий, и всем, на что натыкался его взгляд. Девушки ему здесь положительно нравились: то ли ему повезло, то ли сегодня был день красивых девушек, но только он не заметил ни одной дурнушки, и настроение у него от этого еще больше улучшилось.

Эту вторую поездку Виктор спланировал себе основательно, рассчитывая дней десять покопаться в архивах, поискать людей, которых упоминал и которых не упоминал в рассказе Саблин, хотя прекрасно понимал, что дело это может оказаться пустым – время все перемололо. Разрушенный войной город давным-давно отстроился заново и то, что когда-то где-то было, исчезло, очевидно, даже из памяти людей. А вот люди – они больше всего и волновали Шмелева. В нем росла необоснованная уверенность, что кто-то остался жив, вышел из огня опаленный, но живой и с памятью. Но наибольшую надежду он возлагал на случай: может, действительно кто-то уцелел и поделится воспоминаниями. И хотя Саблин убеждал его, что в живых никого не осталось, он упрямо двигался туда, где решил начинать свои поиски. Университет!

Разочарование наступило сразу же, как только он побывал в отделе кадров – списка студентов не сохранилось. После войны их в университет вернулось очень мало, особенно с четвертого курса филологического. Виктору дали три фамилии: одной женщины и двух мужчин. Шмелев разыскал их адреса – в живых оставалась только женщина, Мария Ильинична Корниенко. Изрядно поседевшая, неопрятная, она встретила Виктора у калитки дома на окраине Киева и, видно, не имела никакого желания приглашать его в дом и пускаться в воспоминания.

– Не помню, – как-то вяло и безучастно сказала она. – Вроде был Саблин на курсе. А еще кого помню? Да больше никого!

На фотографии она не узнала Саблина, лишь сказала:

– Кого-то он мне напоминает. Может быть, это и Саблин.

Шмелев попрощался, и она облегченно побрела к дому. «Чего она боится?» – не понял он поведения женщины.

В запасе у него был Комитет ветеранов войны и военкомат – здесь еще теплилась надежда на получение информации. Тут он вспомнил про Веру Коваль: а вдруг эта девочка оказалась более серьезной, чем он ее принял в первый раз, и где-нибудь выкопала для него ценную информацию? И он решил отправиться в горотдел милиции, заодно повидаться с капитаном Рыбалко, тем более, что он обещал ему: как появится в Киеве – обязательно они встретятся. Тем более, что капитан понравился ему, что не изображал из себя великого сыщика, не пыжился и не рисовался перед журналистом, даже не стеснялся сказать, что просто не знает, с чего начать поиски убийцы Шкета. Одним словом, между ними установились нормальные человеческие отношения, и после их встречи в Москве Виктор был рад повидаться с Рыбалко.

Вот только с начальником, подполковником Ковалем, у него не все складывалось: еще в первый приезд тот как-тo торопливо «спихнул» Шмелева на Рыбалко и тут же исчез из горотдела. Все это было не потому, что ожидал он от журналиста какой-нибудь пакости, а в силу его характера, содержащего какую-то непонятную самому Ковалю робость перед журналистами. Они всегда были для него загадкой, он удивлялся, когда журналист, побеседовав с сотрудником и исписав две-три странички блокнота, потом вдруг публиковал на полгазетной полосы очерк о человеке. И выходило, что человек был на самом деле такой, каким его показал журналист. А если чего-то было не так, то Коваль считал, что не все знал о своих подчиненных. Особенно его удивляли описанные черты характера: «скромный, инициативный, смелый, преданный и т. д.». Если Коваль не видел что-либо в характере сотрудника, то сам себя укорял за близорукость, что не видит смелости, преданности, а значит не изучает свои кадры. Правда, когда одна журналистка