имущества. Хорошо бы тут немецкий харч был, – он полез в кузов под брезент и оттуда раздался его глухой ворчливый голос. Что он сказал, ни Малькевич, ни Саблин не поняли и подошли к борту грузовика.

– Вы только поглядите, что я тут нашел! – воскликнул Коровенко и высунул из-под брезента диковинный пулемет. В отличие от «максима», у него был тонкий ствол, одетый в специальную с отверствиями стальную рубашку и деревянное ложе с полукруглым вырезом для плеча.

– Ручной! – заметил Саблин, принимая пулемет. – Пожалуй, он удобнее нашего «Дегтярева». А рожки есть? Надо же на что-то его ставить.

Коровенко нырнул обратно под брезент и вытащил небольшую треногу.

– Вот такая штука!

Саблин быстро раскрыл треногу и установил на нее пулемет.

– Да-а-а! – протянул он одобрительно. – Можно стрелять с любой высоты, сидя, лежа, на коленях. Он отстегнул патронную коробку и заглянул внутрь. – Штук пятьдесят входит в барабан. Маловато для нас.

Но Коровенко снова полез под брезент и вытащил две железные коробки. – Вот тут, наверно, есть еще, тяжелые очень, – подал он коробку Саблину. Тот откинул крышку и присвистнул от удивления.

– Ребята, он же приспособлен не только к барабану, но и к пулеметной ленте. – Саблин вытащил длинную ленту, снаряженную тускло-желтыми патронами, и бросил ее обратно.

– Теперь если мы не пробьемся к Киеву – грош цена тому, чему нас учил военрук. Распределим обязанности. Я за рулем. Андрей, тебе пулемет, поедешь в кузове. Брезент надо сбросить, он будет мешать обзору. Алеша сядет со мной в кабину. В случае чего будешь стрелять из винтовки прямо через окно в дверце. Есть и пистолет. Жаль, у нас нет гранат и немецкой формы, мы бы свободно…

– Как на парад въехали бы в Киев! – воскликнул Андрей, загораясь от пришедшей в голову мысли.

– Как бы немцы не устроили нам хорошую встречу, – охладил его восторг Малькевич.

– Ну до чего же ты вредный, едрена-Матрена! – в сердцах сказал Коровенко. – Помечтать не даст! Сам знаю, немцы, наверно, в Киеве. Но хочется помечтать! – миролюбиво закончил он.

Днем они отсыпались. К вечеру доели остатки немецкого хлеба и с закатом солнца стали собираться в путь. Плана никакого не было, только выехать на дорогу и вперед сколько смогут, поближе к Киеву. Они себе даже не представляли в полной мере, что здесь, на захваченной территории, их поездка сопряжена с такой опасностью, что смерть могла ждать их на каждом километре. Они только подсознательно чувствовали, что без встреч с немцами им не обойтись этой ночью. Но их больше всего сейчас беспокоила не встреча с немцами, они были молодые и им хотелось есть, голод уже давал себя знать по-настоящему. Но о еде они не говорили, говорить – только растравлять самих себя, и Коровенко первым полез в кузов. Он установил пулемет на треногу, снял патронную коробку и вдел пулеметную ленту. Так, он считал, будет лучше и надежнее. Он не признавался даже самому себе, что трусит и не знает, как обращаться с этой штукой. Пока готовился, в нем вдруг проснулся азарт охотника. Он даже слегка разволновался, как перед ожиданием взлета дичи. Андрей приложился к пулемету, поводил стволом из стороны в сторону и, успокоившись, удовлетворенно сказал:

– Филя, я готов! Давай своих гансиков! Я им покажу, едрена-Матрена!

Они выехали из леса и, не зажигая фар, Саблин тихо повел машину к дороге. Вдруг в стороне показался свет затемненных фар, явно, что по дороге шла машина. Саблин выключил двигатель и высунулся из окна дверцы. Грузовик прошел мимо, натужно воя мотором.

Теперь ничто не мешало им, и Саблин, переваливая с боку на бок машину, переполз через кювет и вырулил на дорогу.

Машина легко и плавно, лишь подскакивая на выбоинах, покатилась в неведомую темноту. Узкие полоски затемненных фар выхватывали из темноты воронки, и Филипп иногда с большим трудом едва успевал свернуть в сторону. Попадались и встречные грузовые автомашины, но они проезжали мимо, даже не делая никаких попыток остановить беглецов. Беспрепятственность их продвижения породила покой и уверенность в успехе. Им уже хотелось какой-либо деятельности, чем-то заявить о себе, показать, что они здесь хозяева на своей земле. И когда впереди показались узкие полоски света фар, прикрытых фильтром, Филипп высунулся в окно и крикнул Коровенко:

– Рубани-ка ее из пулемета! А то они ездят тут как дома!

Навстречу шла легковая автомашина. Едва она поравнялась с грузовиком, Коровенко полоснул по ней пулеметной очередью. Она сразу полыхнула и пошла в кювет, озаряя все вокруг ярким светом. Взрыв догнал их тугим горячим воздухом. А впереди показались освещенные заревом горящей машины дома какой-то деревни. На дорогу выскакивали немецкие солдаты. Грузовик на большой скорости влетел на улицу. Саблин выключил фары. Коровенко открыл огонь из пулемета и, скошенные пулями, падали на землю солдаты. В растерянности и панике немцы метались по улице, слышались одиночные выстрелы. А Коровенко стрелял и стрелял по этим мечущимся фигуркам, пока в пулемете не кончилась лента. За деревней, когда все уже осталось позади, Филипп остановил машину и открыл дверцу.

– Как ты там? Едрена-Матрена!

– Ничего, дал им прикурить! – слегка заикаясь от волнения и пережитого азарта боя, ответил Андрей самоуверенным тоном.

– По-гречески Андрей – это мужественный. Благодарю за службу, – сказал Филипп.

– Алеха там в штаны не наложил? – обретая свой нагловатый тон, спросил Коровенко. Сейчас он мнил себя героем, он видел как под его пулями падали сраженные фашисты и даже почувствовал некое превосходство над товарищами. Очевидно, такое превосходство, какое испытывает побывавший в боях и украшенный медалью или орденом солдат, глядя на необстрелянных новобранцев, постриженных под нулевку.

Малькевич ничего не ответил. Саблин зашел с другой стороны машины и открыл дверцу. Алексей стал медленно валиться из кабины, Филипп едва успел его подхватить. Голова Малькевича откинулась назад, он был мертв.

– Андрей, помоги! – крикнул Саблин в растерянности.

Они вытащили товарища из кабины и положили на землю.

– Похоронить надо, – тихо, со слезами в голосе выдавил Коровенко. – По христианскому обычаю, – непонятно к чему добавил он, будто Филипп намеревался бросить мертвого на дороге.

– Надо отъехать к лесу. Давай положим его в кузов. – Они подняли мертвое и потому тяжелое тело Малькевича и, напрягаясь, с трудом положили его на пол.

– Такой худой и щуплый, а тяжелый мертвый, – сказал печально и удивленно Коровенко. – Одному его и не поднять.

В лесу Андрей обшарил грузовик и нашел припрятанную лопату. Они, меняясь поочередно, рыли могилу без передышки. Яму отрыли глубокую, считая, что тем самым отдают товарищу свое уважение. Для них это был первый убитый немцами товарищ, с которым