Под ними находилась очень большая комната. На окнах –истлевшие полосы занавесок, в углах – все та же паутина и плесень. Вдоль стен вжелезных кольцах прикреплены дымящиеся факелы, а пол покрыт пылью и мусором,скопившимся за долгие столетия. Комната полна гролимов в черных одеяниях, средикоторых кое-где можно было видеть людей в грубой одежде карандийцев и вблестящих доспехах церковных гвардейцев. Посередине комнаты, выстроившись, какотряд солдат, сидели на задних лапах в ожидании приказа огромные черные псыТорака. Перед собаками возвышался черный алтарь, который, видимо, недавноиспользовали по назначению. По бокам от него стояли мерцающие огнем светильники.У стены, на возвышении, находился золотой трон, а за ним – полуистлевшая чернаядрапировка и огромное изображение лица Торака.

– Знаете, это был Тронный зал Обожженного Лица, –прошептал Фельдегаст.

– Это чандимы, да? – приглушенно спросил Гарион.

– Они самые – и люди, и звери. Меня немного удивляет,что Урвон привел сюда своих собак, хотя, пожалуй, служить конурой – это самоеподходящее применение для Ашабы.

Бросалось в глаза, что люди в комнате нетерпеливопоглядывали на трон – очевидно, чего-то ждали.

Внизу, колыхнув наполненный дымом воздух, прозвенел ударогромного колокола.

– На колени! – приказал столпившимся в комнателюдям громкий голос. – Засвидетельствуйте почтение новому богу Ангарака!

– Что?! – воскликнул Шелк сдавленным голосом.

– Заткнись и смотри! – шикнул Фельдегаст.

Снизу послышалась громкая барабанная дробь, сопровождаемаязвуком медных фанфар. Полуистлевшие занавеси за золотым троном раздвинулись, иоттуда двумя рядами вышли гролимы в своих ритуальных одеждах, монотоннораспевая. Чандимы и гвардейцы опустились на колени, а псы и карандийцы,распластавшись на полу, заскулили.

Барабанная дробь нарастала, и затем из-за занавесейвеличественной походкой вышел человек в золотой одежде и с короной на голове.Его фигуру окружал сияющий нимб, но Гарион ясно почувствовал, что это сияниесоздается усилием воли самого человека в золотом. Надменным движением человекподнял голову. Лицо его было в пятнах – участки кожи обычного цветаперемежались с мертвенно-бледными. Но самое страшное впечатление производилото, что глаза этого человека были совершенно безумны.

– Урвон! – вырвалось у Фельдегаста. – Ах ты,паршивый сукин сын! – От его певучего говора не осталось и следа.

Прямо позади пестролицего сумасшедшего стояла скрытая теньюфигура в капюшоне, накинутом на лицо. Казалось, черный гролимский плащ слился сфигурой и чернота эта исходит от нее самой, наполняя все окружающеепространство ощущением абсолютного зла.

Урвон поднялся на возвышение и сел на трон.Его безумныеглаза выкатились из орбит, а лицо застыло маской надменной гордости. Темнаяфигура встала за его левым плечом и склонилась к уху, что-то нашептывая.

Чандимы, гвардейцы и карандийцы продолжали лежать на полу,льстиво скуля, как псы, а последний ученик Торака купался в лучах славы.Десяток одетых в черное чандимов подползли на коленях к трону, держа в рукахпозолоченные шкатулки, и благоговейно поместили их на алтарь перед возвышением.Когда шкатулки открыли, Гарион увидел, что они до краев наполнены краснымангараканским золотом и драгоценностями.

– Эти дары услаждают мой взор, – неприятным,резким голосом произнес ученик Торака. – Пускай другие тоже подойдут исделают приношения новому богу Ангарака.

По толпе чандимов пробежала волна испуга, послышалосьторопливое перешептывание.

Пошептавшись, они положили к алтарю дары в простыхдеревянных коробках. Когда их открыли, оказалось, что там нет ничего, кромещебня и веточек. Каждый чандим, поставив свою ношу на черный камень алтаря,исподтишка брал одну из стоявших там золоченых шкатулок.

Урвон пожирал глазами коробки и шкатулки, но явно не моготличить золото от гравия, а священники по очереди подходили к алтарю, оставляяна нем одно приношение и забирая другое.

– Я очень доволен вами, мои жрецы, – произнесУрвон резким голосом после того, как был разыгран этот фарс. – Вы принеслик моим ногам несметные богатства.

Чандимы, карандийцы и гвардейцы поднялись на ноги, а темнаяфигура продолжала тем временем что-то нашептывать на ухо Урвону.

– А теперь перед вами предстанет господин Менх, –провозгласил безумец, – который из всех, кто мне служит, пользуетсянаибольшей моей благосклонностью, потому что это он открыл мне глаза на моюбожественную суть. – Он показал на стоявшую за ним тень. – Пускайгосподин Менх выразит богу Урвону свое почтение, и он будет милостиво принятновым богом Ангарака, – раздался голос, исходящий, казалось, из могилы.

Из противоположного угла комнаты снова вырвался звук фанфар,и этот же глухой голос произнес:

– Слава Урвону, новому богу Ангарака! Подойди, Менх, изасвидетельствуй свое почтение ныне живущему богу.

Снова раздалась барабанная дробь, и человек в черном плащегролима прошествовал по широкому проходу к алтарю. Дойдя до возвышения, онпреклонил колена перед безумцем, восседавшим на троне Торака.

– А теперь взгляните на благородное лицо господинаМенха, любимого слуги бога Урвона, который вскоре станет его ПервымУчеником, – продолжал глухой голос.

Человек, стоящий перед алтарем, повернулся и, скинув сголовы капюшон, открыл свое лицо.

Гарион вздрогнул, с трудом подавив готовый вырваться у неговозглас удивления. Перед алтарем стоял Харакан.

– Белар! – вырвалось у Шелка.

– Пускай все склонятся перед первым апостолом вашегобога! – провозгласил Урвон своим резким голосом. – Я приказываю вампочтить его.

По толпе чандимов пробежал шепот удивления, и Гариону,смотревшему на них сверху, показалось, что на некоторых лицах отразилось явноенеповиновение. – На колени! – пронзительным голосом вскричал Урвон,вскакивая на ноги. – Он – мой апостол!

Чандимы поглядели сначала на разгневанного безумца, а затем– на жесткое лицо Харакана. В страхе они пали на колени.

– Я рад видеть, с какой готовностью вы повинуетесьповелениям вашего бога, – насмешливо произнес Харакан. – Я этого незабуду. – В его голосе прозвучала почти неприкрытая угроза.

– Знайте все, что мой апостол говорит моимголосом, – провозгласил Урвон, снова садясь на трон. – Его слова –это мои слова, и вы обязаны повиноваться ему точно так же, как и мне.