– Запомните слова вашего бога, – с той же издевкойсказал Харакан, – ибо велик бог Ангарака, и горе тому, кто его прогневит.Запомните также, что я, Менх, не только голос Урвона, но и меч его, и участьнепослушных в моих руках. – Харакан уже открыто угрожал. Медленно обвелвзглядом лица собравшихся в комнате жрецов, как бы бросая вызов каждому, ктопосмеет ему возражать.

– Слава Менху, апостолу живого бога! – крикнулодин из одетых в кольчугу гвардейцев.

– Слава Менху! – отозвались другие гвардейцы,приветствуя его ударами кулаков по щитам.

– Слава Менху! – закричали карандийцы.

– Слава Менху! – произнесли коленопреклоненныечандимы, смирившись наконец, а потом огромные псы подползли на брюхе к ногамХаракана и стали лизать его башмаки.

– Хорошо, – резким голосом произнес сидящий натроне безумец. – Знайте, что бог Ангарака доволен вами.

И тут в Тронном зале появилась еще одна фигура, вошедшаячерез те же рваные занавеси, через которые раньше прошел Урвон. Она была одетав атласное платье, плотно облегавшее тонкий стан. Голова ее была прикрытачерной накидкой, а под одеждой спрятан какой-то предмет. Дойдя до алтаря, она,закинув голову, залилась безудержным хохотом, открыв при этом лицо, белое какмрамор, одновременно поражающее своей неземной красотой и такой же жестокостью.

– Несчастные безумцы, – раздался хриплыйголос. – Вы думаете, что можно провозгласить нового ангараканского богабез моего разрешения?

– Я не вызывал тебя, Зандрамас! – закричал на нееУрвон.

– Я не подчиняюсь тебе, Урвон, – ответила онаполным презрения голосом, – и я являюсь без твоего вызова. Я не принадлежутебе, как все эти собаки; Я повинуюсь истинному богу Ангарака, который,явившись, свергнет тебя.

– Бог Ангарака – это я! – взвизгнул он.

Харакан, обойдя алтарь, пошел на нее.

– А ты, ничтожный Харакан, хочешь сразить ДитяТьмы? – холодно спросила она. – Ты сменил имя, но сила твоя не сталабольше. – Голос ее был холоден как лед.

Харакан остановился, и взгляд его потух.

Она повернулась к Урвону.

– Я в отчаянии от того, что ты не сообщил мне о своемобожествлении, Урвон, – продолжала она, – ибо, если бы я об этомзнала, явилась бы, чтобы выразить тебе почтение и испросить твоегоблагословения. – Ее губы скривились в издевательской усмешке. –Ты? – сказала она. – Ты – бог? Ты можешь сидеть на троне Торака дотех пор, пока этот Дом не превратится в руины, но бога из тебя все равно неполучится. Ты можешь перебирать камушки, называя их золотом, но все равно нестанешь богом. Ты можешь упиваться обожанием пресмыкающихся перед тобой собак,оскверняющих воздух в этом зале своим нечистым дыханием, но все равно тыникогда не станешь богом. Ты можешь жадно прислушиваться к словам прирученноготобой демона Нахаза, который теперь нашептывает в твое ухо безумные советы, ноты никогда не сделаешься богом.

– Я – бог! – крикнул Урвон, снова вскочив с трона.

– Ну и что? Может быть, так оно и есть, Урвон, –произнесла она почти елейным голосом. – Но если ты действительно бог, торадуйся, пока есть время, ибо, как и искалеченный Торак, ты обречен.

– У кого хватит силы убить бога? – разъяренноспросил он.

Зандрамас разразилась жутким смехом.

– У кого? Да у того же, кто лишил жизни Торака.Приготовься принять смертельный удар горящего меча с железной рукоятью,пролившего кровь твоего повелителя, ибо я вызываю Богоубийцу!

С этими словами она протянула вперед руки и положила начерный алтарь полотняный сверток, который прятала под одеждой. Подняв голову,Зандрамас посмотрела прямо в трещину, через которую, не веря своим глазам,наблюдал за нею Гарион.

– Посмотри на своего сына, Бельгарион, – крикнулаона, обращаясь к нему, – и послушай, как он плачет!

Она повернулась к свертку и распеленала Гэрана. Ребеноксжался от страха и заплакал, отчаянно и беспомощно.

В мозгу Гариона наступило затмение. Этот плач он слышалснова и снова с тех пор, как покинул Мал-Зэт. Значит, не плач обреченного насмерть от чумы ребенка на улице преследовал его во сне. Это был голос егособственного сына! Не в силах совладать с собой, он вскочил на ноги, перед егоглазами внезапно вспыхнул огонь, огонь, который выжег все из его сознания,кроме отчаянного желания прийти на помощь плачущему на алтаре ребенку. Смутнопонимая, что он делает, Гарион помчался по темным, заваленным коридорам, находу вынимая из ножен меч с железной рукоятью.

Он несся во всю прыть по заброшенному коридору – толькомелькали по сторонам полуразрушенные двери пустых комнат. Где-то позадислышался испуганный крик Шелка: «Гарион! Постой! Не надо!» Не думая ни о чем иничего не опасаясь, он мчался, держа перед собой горящий Ривский меч.

Он не мог потом вспомнить, как спускался по лестнице. Иочень приблизительно помнил, как, пылая от гнева, ворвался в нижний зал.

Гвардейцы и карандийцы пытались встать у него на пути,остановить его, но он схватил рукоять меча обеими руками и ринулся вперед – какжнец по полю пшеницы, прокладывая себе дорогу и проливая реки крови.

Большая дверь в Тронный зал Торака была закрыта на задвижку,но Гарион даже не стал прибегать к волшебству. Он просто разрубил в щепы дверьи поверг в прах тех, кто пытался ее удержать, своим пылающим мечом.

Глаза его горели огнем безумия, когда он, ворвавшись вТронный зал, заревел и бросился, освещенный голубым сиянием, на оцепеневших отстраха людей, в ужасе взирающих на Богоубийцу. Зубы его обнажились в оскале, а охваченныйпламенем меч мелькал перед глазами.

Прямо перед ним выскочил гролим, подняв вверх одну руку, иГарион, собрав всю свою волю, бросился на него. Другой гролим в ужасе отпрянул,увидев, как острие меча вышло между лопатками его неосторожного товарища.Смертельно раненный гролим уставился на вонзенное ему в грудь раскаленноеострие. Он попытался схватиться за него трясущимися pyками, но Гарион стряхнулего с меча и продолжил свой кровавый путь.

Перед ним стоял карандиец с насаженным на шест черепом иотчаянно бормотал заклинание. Он замолк на полуслове, когда меч Гарионавонзился ему в горло.