Она представила себе, как вернется вечером в пустую квартируи останется один на один со своей болью. Сколько дней она уже живет так? Один,два, неделю? Ей кажется, что другая жизнь, та, прошлая, была когда-то оченьдавно, и в той прошлой жизни у нее было все, что нужно, чтобы быть счастливой,а она все чем-то была недовольна, находила какие-то глупые поводы дляпереживаний и расстройств. Разве она могла представить себе, что может бытьТАКАЯ боль и ТАКАЯ жизнь? Если бы могла, то, наверное, чувствовала бы себяабсолютно счастливой и благодарила судьбу за каждый день, прожитый без этойчудовищной боли, которая пронзает все тело и от которой темнеет в глазах.

Вот теперь надо как-то собираться с силами и куда-то идти…Куда идти? Ах да, домой, конечно, уже половина девятого. Сколько же она такпросидела, уставясь неподвижными глазами в трещину на штукатурке? Час, два,три? Кажется, недавно здесь был Миша, она разговаривала с ним… Потом она ходилак Мельнику и отчитывалась о работе, проделанной за день. Что она ему говорила?Даже припомнить не может. Хорошо, что, кроме дела о семи задушенных, у нее естьи другие дела, которыми надо заниматься, по ним и отчитывалась. А про душителяМельник пока не спрашивает, потому что Лазареву объявили в розыск, и, пока еене найдут, Барин ничего спрашивать не будет.

Настя с трудом заставила себя подняться из-за стола и убратьв сейф бумаги. Она уже застегнула куртку и потянулась к выключателю, чтобыпогасить свет, но внезапно вернулась к столу, сняла телефонную трубку, набраланомер.

– Иван Алексеевич, пригласите меня сегодня поужинать свами, – сказала она, не испытывая ни смущения, ни неловкости, хотя вдругое время даже под страхом смерти не смогла бы напроситься в гости кгенералу Заточному.

– Приезжайте, – коротко ответил генерал. –Адрес помните, или вас у метро встретить?

– Помню, сама дойду.

Она положила трубку, погасила свет, заперла дверь и медленнопошла по длинному коридору здания на Петровке, 38, плохо понимая, зачем толькочто звонила генералу и чего ждет от встречи с ним.

* * *

Генерал открыл ей дверь в спортивном костюме. Он былсухощавым и подтянутым и всегда выглядел намного моложе, чем был на самом деле.Возраст выдавали только поредевшие волосы и морщины, зато желтые тигриные глазаумели превращаться в расплавленное золото, когда Ивану Алексеевичу хотелосьбыть обаятельным и расположить собеседника к себе. Генерал помог Настераздеться и указал жестом на кухню.

– Прошу извинить, заранее не готовился к вашему визиту,поэтому ужин совсем скромный.

– Ничего, я не голодна. Мне бы только сесть где-нибудьв уголке, – пробормотала Настя.

Заточный уселся напротив гостьи за стол и внимательнопосмотрел на нее.

– Вы плохо выглядите, – заметил он. – Неболеете?

– Нет.

– Вам надо снова начать гулять со мной по выходным. Высовсем разленились, Анастасия, это не дело.

– Иван Алексеевич, ну почему все так заботятся о моемфизическом здоровье! Мама мне каждый день на мозги капает, чтобы я правильнопиталась, вы требуете, чтобы я гуляла и дышала воздухом.

Она не сумела сдержаться, и слова прозвучали раздраженно инервно, но генерал, судя по всему, не обиделся.

– А что вы видите в этом неправильного? –насмешливо спросил он.

– Да нет, все правильно, только почему-то никто не проявляетзаботы о том, чтобы у человека на душе было спокойно, все больше о желудкебеспокоятся. Не обращайте внимания, Иван Алексеевич, это я просто так ворчу, отплохого настроения. А где Максим?

– Уехал с друзьями в дом отдыха, на лыжах кататься.

– А учеба? – удивилась она.

– Какая учеба, Настенька? Он уже студент, у нихканикулы до десятого февраля.

– Ох, простите, – она виновато улыбнулась, –я забыла, все никак не привыкну к тому, что он уже не школьник.

Заточный поставил на стол хлеб, бутылку с кетчупом, тарелкус квашеной капустой.

– Сейчас картофель сварится, потерпите еще чуть-чуть.Кстати, почему вы не идете домой? Где ваш муж?

– В Америке. В прекрасной далекой Америке, вожделеннойдля девяноста процентов наших соотечественников.

– Что за сарказм? – удивился генерал. – Вычто-то имеете против Америки?

– Ничего. Ровным счетом ничего. Но и «за» тоже ничегонет. Поэтому я просто не понимаю, что там хорошего и почему все так тудастремятся. Меня, например, туда калачом не заманишь. Тоска зеленая. И все чужиевокруг.

– Анастасия, я вас не узнаю сегодня. Вы сами на себя непохожи. Что с вами? Я, в общем-то, догадываюсь, что вы пришли ко мне не потому,что голодны, а дома у вас нет еды. Вас что-то гнетет, вы хотите что-то обсудитьсо мной, так что же вас удерживает? Говорите. Вы ведь для этого пришли, а недля того, чтобы съесть в моем скучном обществе отварную картошку с квашенойкапустой, правда?

– Правда. Я действительно хочу поговорить с вами, но уменя язык не поворачивается.

– А вы не бойтесь. Тем более и картошка уже сварилась,сейчас начнем есть, и дело легче пойдет.

Он ловко слил воду в раковину, подсушил картофель и выложилего на большое плоское блюдо.

– Накладывайте себе сами, капустку берите, это мы сМаксимом заквашивали, она в этот раз замечательно получилась. Может, вы выпитьхотите?

– Нет, спасибо.

Настя положила себе на тарелку две дымящиеся картофелины иначала машинально разминать их вилкой, уставившись на едва заметное пятнышко назеленовато-голубой клеенке, которой был покрыт кухонный стол. Есть ей нехотелось, но приличия требовали, чтобы она хотя бы сделала вид, что ужинаетвместе с хозяином.

– Иван Алексеевич, помнится мне, вы как-то говорили,что если я надумаю сменить место работы, то могу рассчитывать на вашуслужбу, – наконец начала она, собравшись с духом.

– Говорил. Могу и сейчас повторить. А что, у нас с вамиесть повод вернуться к этому разговору?

– Есть. Возьмите меня к себе. Пожалуйста, –добавила она вдруг жалобно и тихо заплакала.

Заточный молча встал и вышел из кухни. Настя поняла, что онне терпит женских слез, и постаралась успокоиться, кляня себя в душе заслабость и несдержанность. Но попытки перестать плакать привели лишь к тому,что слезы потекли еще сильнее, а горло свело судорогой. Она подошла к раковине,включила холодную воду и выпила залпом целый стакан, потом плеснула изпригоршни себе в лицо. Постепенно горло разжалось, слезы перестали катиться полицу. Она вытерлась кухонным полотенцем, снова села за стол и закурила. И почтисразу же появился Заточный. Вероятно, уловив запах дыма, он понял, что гостьяуже не рыдает.

– Вы успокоились? – сухо спросил он. – Мыможем продолжать разговор?