– Извините, Иван Алексеевич, я постараюсь держать себяв руках.

– Буду очень признателен. Так что у вас произошло?Гордеев ушел, пришел новый начальник, и вы с ним успели поссориться?

– Мы не ссорились… Хотя можно и так сказать. Во всякомслучае, увольнением он мне уже пригрозил. Но в одном вы правы, я действительноне могу и не хочу с ним работать. И я очень хорошо помню, как вы сказали мне:если вы, Анастасия, надумаете менять место работы, дайте мне слово, что о моейслужбе вы подумаете в первую очередь. Я тогда дала вам слово и вот хочу егосдержать.

– Значит, дело только в этом? – усмехнулсягенерал. – Вы вовсе не хотите у меня работать, вы просто пытаетесь бытьчестной и сдержать данное когда-то слово? Похвально. Я ценю вашуобязательность. Только почему все это надо было сопровождать слезами?

– Простите. Наверное, я устала, да и грипп перенесла наногах, нервы не выдерживают напряжения. Кажется, я напрасно пришла к вам.Извините за беспокойство.

Она сделала попытку встать, но Заточный быстрым движениемусадил ее обратно.

– Не играйте со мной в игры пятнадцатилетнихподростков, Анастасия. Ах, мне так плохо, я пришла, ты меня не понял, я хочупобыть одна, мне лучше уйти, не удерживай меня, я хочу умереть. Это только вюности выглядит многозначительно и очень якобы по-взрослому, все подросткипроходят через синдром Чайльд Гарольда, а в вашем возрасте это уже большесмахивает на бабскую истеричность. И поскольку я знаю вас достаточно хорошо,чтобы поверить в то, что вы можете превратиться в истеричку, мне приходитсяделать вывод о том, что вы пытаетесь что-то скрыть от меня. Я вовсе непретендую на то, чтобы стать поверенным ваших сердечных тайн, они мне не нужныи неинтересны. Но если вы пришли ко мне, стало быть, вы хотели о чем-топоговорить, а теперь вдруг передумали. Согласитесь, я не был бы старым сыщиком,если бы пропустил такую более чем странную ситуацию мимо себя. Мы с вами, есливы не забыли, уже проходили через тяжелую эпопею взаимного недоверия иподозрительности, но зато потом, когда все осталось позади, у нас с вами большенет поводов не доверять друг другу. Так что вас удерживает от разговора?

Настя подавленно молчала. Она полностью признавала правотугенерала, но в то же время никак не ожидала, что он станет разговаривать с нейв таком тоне. Они были знакомы почти два года, и ни разу за все это время ИванАлексеевич не был с ней так сух, холоден и резок. Чем она провинилась передним? Неужели только тем, что расплакалась? Дура, зачем она пришла к нему!Надеялась на доверительный душевный разговор, на моральную поддержку, а чтовышло? Только хуже. Ну почему она такая нескладная, ну почему у нее все идетнаперекосяк!

– Не надо смотреть на меня глазами больной собаки, ненадейтесь вызвать у меня жалость, – продолжал Заточный. – И прошу необижаться на меня за резкость, я – мужчина, и могу быть вам только другом. Непытайтесь сделать из меня подружку. Я не гожусь на роль наперсницы и не станувыпытывать у вас причину ваших страданий, чтобы потом вместе с вами ее долго инудно жевать, поливая соплями и слезами. Или вы честно рассказываете мне, чтодовело вас до состояния, близкого к нервному срыву, или вы уходите, а я остаюсьс убеждением, что вы мне не доверяете, стало быть, на нашей дружбе можноставить крест. Выбирайте.

Ей показалось, что она участвует в какой-то чудовищнойпьесе, сюжет которой не имеет ничего общего с ее, Насти Каменской, настоящейжизнью. Почему она сидит в этой чужой квартире, в квартире совершенно чужого ейчеловека, крупного руководителя из министерства? Зачем она пришла сюда? Чегохотела, чего ждала? На что надеялась? На то, что генерал Заточный начнетвытирать ей слезы, утешать и успокаивать? Он только что ясно дал ей понять, чтоэтого не будет. Но ведь она на это и не рассчитывала. Она очень надеялась нато, что разговор с отчимом позволит ей обрести трезвый взгляд на ситуацию, итак и получилось, по крайней мере полтора часа, проведенных в пути от домародителей до своей квартиры, она была почти спокойной, и принятое решение уйтииз отдела уже не казалось ей ужасным, трусливым и постыдным. Но потом случилосьто, что случилось, и все сказанное Леонидом Петровичем мгновенно потеряло всюценность, вескость и убедительность. Грош цена советам и суждениям, если ониисходят от человека, замешанного… У нее не хватило душевных сил даже мысленнозакончить фразу. И без того все понятно. Она шла к Заточному, чтобы сновапосоветоваться: уходить или не уходить. А он встретил ее в штыки, словно ушатледяной воды на нее вылил. Почему? Что она такого сделала?

Внезапно ее охватила яростная решимость. Ну и пусть, пустьона сейчас поссорится с генералом. Да, она дорожила этой дружбой, более того,был момент, месяца за два до свадьбы с Лешкой, когда она почти влюбилась вИвана Алексеевича, да, этот человек ей небезразличен, он много раз помогал ей,но сейчас ей так больно и плохо, что все остальное по сравнению с этой больюкажется мелким и несерьезным. И даже разрушить дружбу с Заточным ей сейчас нестрашно. Что он ей сказал? Что у нее есть только два пути, и предложил ейвыбирать? Ладно, пусть так.

– А если я предложу вам самому выбрать? – сказалаона, вскидывая голову. – Не хочу навязывать вам свое решение. Вы сами чтопредпочитаете, чтобы я рассказывала или чтобы ушла? Выбор за вами, товарищгенерал.

Заточный рассмеялся, и его желтые тигриные глаза вмигосветили все вокруг, растопив лед и согрев Настю своим теплом, как двамаленьких солнышка.

– Ну наконец-то! Наконец-то я вижу ту Анастасию,которую я знаю и люблю. А я уж было решил, что больше никогда вас не увижу, чтовы переродились и стали скучной, плаксивой неуверенной в себе девицей. Но нет,вы снова вместо жалкой улыбки показываете хищный оскал. Это радует. Итак, я ждуваш рассказ.

Настя тоже улыбнулась в ответ, ей стало на мгновение легко ирадостно, даже оглушающая боль, казалось, притупилась.

– Да нечего особенно рассказывать, Иван Алексеевич. Яхочу уйти из отдела, мне действительно не сработаться с новым начальником. Номеня грызет чувство стыда. Надеюсь, вам не надо объяснять, в связи с чем. Вот,собственно, и все.

– Ну, вы меня удивляете, Анастасия, – развелруками Заточный. – Я ничуть не склонен преувеличивать степень собственноговлияния на вас. Проще говоря, я отдаю себе отчет, что я – далеко не главный ине первый советчик и друг в вашей жизни. С мужем понятно, вы сами сказали, чтоон в отъезде, но у вас же есть муж матери. Вы всегда так отзывались о нем!Почему же вы не пришли со своими сомнениями к нему? Тоже стыдитесь?

– Да, – соврала она и почувствовала, чтокраснеет. – То есть нет. Тут другое. Я говорила с ним.

– Да? И что он вам посоветовал?

– Сказал, что я вполне могу уходить, ничего постыдногов этом нет. Даже прикидывал, куда бы мне перейти.

– И что вас не устроило в его советах? Почему вы пришлико мне?

– Боюсь, что Леня не вполне объективен. Как любой отец.Он хочет, чтобы мне было лучше.